V
Когда они вошли в дом, Лиза мыла на кухне Дружка, который, покорясь судьбе, терпеливо сносил обработку своей грязной шубы мылом, щеткой и гребнем. Он не осмелился ни кинуться к хозяевам, ни даже подать голос и приветствовал их хитрым подмигиванием и вилянием хвостом, служанка же казалась настолько поглощенной работой, что заметила хозяев, только когда они вступили из темного коридора в освещенную жестяной лампой кухню.
— Что случилось с Дружком? — удивленно спросил мельник.
— Ничего особенного. Просто я давно собиралась его помыть… Бедного зверя заели блохи, и теперь у меня наконец выдалось для него времечко.
— Это уж слишком, у тебя и без него дел с избытком… Но об этом мы поговорим позже.
— Нет, если заниматься каждым делом по очереди, то все и успеваешь.
Заинтересованный Ханс подступил к самому корытцу и с любопытством уставился на мутную воду, которую зачерняло множество копошащихся точек — живых свидетельств того, что Лизино благодеяние приносило свои плоды. «Почему он сам не додумался до такого?» — удивился малыш. Ему казалось, что он бы вполне справился с подобной работой. Он ведь любил Дружка, который, в свою очередь, просто обожал Ханса, тогда как Лиза на самом деле терпеть не могла собаку — и все же взялась мыть ее. Между прочим, она и к нему всегда была доброжелательна и хотела сделать что-нибудь приятное, хотя он вечно раздражался и не любил ее. Почему, спрашивается?
И вдруг Лиза бросила щетку и всплеснула руками:
— Боже мой, в каком у нас виде ребенок?! С него же течет в три ручья!
Выскочив из кухни, она примчалась обратно с домашней одеждой и мельника, и Ханса. Хозяин прошел в гостиную, не закрыв за собой дверь. Лиза собственноручно стянула с мальчика пиджак и пощупала, не мокрая ли рубашка. Еще не хватало, чтоб он простудился!.. Приготовить чаю? Мельник отказался… Хансу все равно пора в постель.
— Нет, вы только посмотрите, как он уделал красивый новый костюм!
Только теперь Ханс обратил внимание, что на нем был городской костюм, который он до этого надевал раза два, не больше. Костюм и впрямь выглядел жалко: на правом рукаве серая материя стала черной, брюки внизу были заляпаны грязью. И Ханс в голос зарыдал. Лиза всячески утешала его; она повесила пиджак расправляться на спинку стула, чтоб его мокрые складки не соприкасались и он был к утру как новенький; а брюки, когда они высохнут, пообещала отчистить так, что на них не останется и пятнышка. Такие виды на будущее утешили мальчика, и Ханс, перестав рыдать, лишь потихоньку всхлипывал от сознания того, что не стоит Лизиного участия. Его не веселил даже Дружок, который после перенесенного купания предался безудержной щенячьей радости и, подпрыгивая, лизал ему сначала руки, а потом и лицо; напротив, мокрая собака напоминала Хансу о заслугах недооцененной ими обоими Лизы. Наконец, когда отец из гостиной велел ему прекратить плач, мальчик взял себя в руки и согласился пойти спать. И в этот необычный вечер он не только позволил Лизе поухаживать за ним, помочь ему раздеться, но даже был ей благодарен; а когда она кротко напомнила, чтобы он помолился перед сном, Ханс обнял ее за шею и поцеловал.
Между тем мельник сидел в гостиной, в которую через коридорчик доходил слабый свет из кухни, и, обхватив голову руками, предавался раздумьям. Что только вытворяет эта прислуга! Ее хитрость с Дружком попала в самое яблочко… При этом не поднимает шума вокруг содеянного, ведет себя просто и естественно, как ни в чем не бывало… Неужели ему все же придется взять вторую служанку, которая скорее всего нарушит покой мельницы, принеся с собой неприятности и распри? Конечно, примирить двух работниц будет невозможно… не говоря уже о том, что за второй из них стоит теща. С другой стороны, Лиза как будто и впрямь берет на себя больше, чем может потянуть, а он как хозяин отвечает за порядок в доме; в таком случае он обязан позаботиться о том, чтобы у нее появилась подмога.
Владелец Вышней мельницы, несомненно, проявил бы себя храбрым человеком, если бы ему приказали защищать окоп. На поле битвы он бы сражался, как лев, однако он был, что называется, не большой охотник до перебранок, тем более до мучительного выяснения отношений с женщиной, где пускаются в ход не только обидные и колкие намеки, но и укоряющие взгляды, вздохи, голос с надрывом и слезы… даже истерические рыдания. Он против воли отправился сегодня к теще, когда за ним прислали: так ведь и знал, что начнутся посягательства на его покой; а теперь его ждет еще одно сражение!
Вот почему мельник с тяжелым сердцем вышел в кухню, заслышав, что Лиза уже вернулась туда и принялась за уборку.
Он крайне осторожно завел речь о своей ответственности хозяина — такой предлог был ему более по нраву, поскольку не имел ничего общего с его истинными мотивами. Мельник, дескать, боится, что Лиза взяла на себя непосильно много забот, а сейчас представилась возможность нанять ей помощницу. Он ожидал резкого отпора, но Лиза кротко ответила, что, наверное, так будет правильно; ему, мол, лучше знать.
— Впрочем, нам не обязательно что-то решать сию минуту. Я только хотел рассказать тебе, чтоб ты могла подумать.
— Делайте, как считаете нужным, — сказала Лиза и принялась чистить миску.
— Ах так… ну-ну… Мы еще всегда можем… Доброй ночи, Лиза.
— Доброй ночи, хозяин.
Мельник пошел к себе в спальню, обескураженный тем, как Лиза приняла это известие. Ее благонравная покладистость была наихудшей из возможных реакций, поскольку перекладывала решение целиком на его плечи. И еще: если Лиза не стала бурно сопротивляться, у него нет повода отказать теще. Значит, в доме неизбежно появится новая прислуга… Почему Лиза столь безразлично отнеслась к такому делу? Наверное, ей уже плевать на хозяина, раз она не имеет ничего против чужих глаз, которые станут теперь следить за ними. И он уговорил себя, что все к лучшему: так они не поддадутся соблазну, а когда он (скажем, ближе к весне) женится на Ханне, Лизе придется уйти и тогда будет хорошо иметь другую работницу, уже знакомую с хозяйством.
Дня два ни Лиза, ни мельник не затрагивали этой темы. Каждый вечер он ждал, что нагрянет теща, и каждую ночь ложился спать со вздохом облегчения оттого, что еще один день окончился мирно и без принятия решения.
А потом Ханс обеспокоенно поведал отцу, что у бедной Лизы, наверное, болят зубы: он видел, как она ходит, прикрывая рот платком. Мельник вышел в сад, где Лиза собирала черную смородину, и сказал, что, если она мучается зубами, нужно поскорее к врачу.
Нет, у нее ничего не болит; просто она очень расстроена. Она ведь считала, что со всем справляется, а теперь выяснилось, что хозяин недоволен, раз он хочет нанять еще одну прислугу.
Напрасно мельник уверял Лизу, что ничего не имеет против нее, что решение целиком в ее руках; хотя ей следует подумать, не надорвется ли она от такой нагрузки. Лиза твердила свое: конечно, это разумно — взять новую прислугу, если хозяин недоволен ее работой. С другой стороны, самая трудная пора уже позади, скоро и осень минует… а зимой дел поубавится, особенно в пекарне, так что, коль скоро она управлялась со всем раньше, переживет и зиму… Но, конечно, раз хозяин…
— Будь благоразумна, Лиза! — наконец прервал ее мельник. — Я сказал тебе: мы сделаем так, как захочешь ты сама. Если ты считаешь, что у тебя достанет сил…
— У меня — сил?! — Лиза вдруг расхохоталась и, торопливо задрав рукава, вытянула руки в стороны. — По-моему, тут еще кое-что осталось!
Это были крепкие женские руки, округлые мышечные бугры которых золотились на августовском солнце, тогда как легкая, ажурная тень дерева придавала зеленовато-желтый оттенок загорелому Лизиному лицу, ослепительно улыбающемуся, сверкающему глазами и зубами.
— Разве по моему виду скажешь, что я надорвалась? Может, хозяину кажется, что я похудела? А может, мне плохо живется на Вышней мельнице?
Она по-прежнему стояла, вытянув руки в стороны, отчего ее фигура четко выделялась на фоне сада и была видна со всеми контурами, которые оживлялись ритмичными волнами дыхания: Лиза вдыхала воздух полуоткрытым ртом, продолжая лучезарно улыбаться хозяину. От всего ее облика исходило ощущение неизбывного здоровья, на лице светилась победоносная уверенность в своем
