— Само собой.
— И береги голову. Кое-где потолки очень низкие.
— Не беспокойся, уж как-нибудь разберусь.
Он исчез во мраке, который царил за пределами круга из шести стояков. Только тусклый огонек лампы еще двигался, подобный светлячку, вырывая из мрака где косую балку, где свисающий канат, где ступеньку, — качаясь, он плыл вверх и, наконец, погас.
Мельник остался один.
Он сел на мешок. У самого его плеча на краю ларя с мукой стояла лампа, а над ней вздымался жернов, в тусклом свете лампы он отбрасывал густую тень на верхушку огромной горы зерна в углу. У самых ног мельника зияло отверстие лущильной машины, его большая воронка еще попадала в круг света. Дальше можно было различить только расплывчатые полоски балок и плоскости кожухов. Кое-где висели большие куски засоренной мучной пылью паутины, которые вяло колебались в воздухе, похожие на крылья гигантской моли.
Как часто сиживал здесь Йорген, на том же месте и при том же освещении, со своим драгоценным альманахом в руках, охваченный мрачными фантазиями, воображая, что все окружающее его — не что иное, как пыточная башня, и скоро начнется допрос, на котором его — alias [18] оруженосца Яльмара — вздернут на дыбу. И все же при этом ему никогда не бывало так жутко, как сейчас мельнику.
Он поднял голову: кажется, до него снова донесся этот звук, страшный, легкий, но звонкий, эта капель, отчетливо слышная, несмотря на окружающий шум. А что это белое, там, слева, куда он не решался глядеть, так странно, крадучись, движется по кругу? Неужели Пилат?..
Мельник взял лампу, встал и сделал несколько шагов. Да, это был Пилат. Он крался по кругу, время от времени поднимая голову и глаза и разевая пасть.
На полу лежала небольшая деревянная колода, раньше мельник нечаянно ударился об нее ногой. Теперь он поднял ее и бросил в кота, но не попал. И животное — если это действительно было животное, — мельник полагал, что это, скорее, дух в обличье животного, — так вот, Пилат не обратил никакого внимания на метательный снаряд, а продолжал крадучись двигаться по кругу.
А центром этого круга было большое темное пятно. Что это такое?.. Вот снова упала капля, и одновременно в темном пятне произошло какое-то движение и что-то блеснуло, словно подмигнул глаз.
Лампа выпала из дрожащей руки мельника и погасла.
…Ему казалось, что прошла целая вечность, а лесничий все не возвращался. Не то чтобы мельник с нетерпением ждал сообщения друга, он и так был уверен, что оба мертвы. Но это было ужасно, как если бы он уже очутился в аду, ужасно стоять здесь в темноте, лишь скупо освещенной лунным светом, отражающимся от мешков, в этом грохоте и скрипе, который, однако же, не заглушал легкого звука падающих капель — стоять и считать, сколько капель упадет до прихода лесничего — вот еще одна — и еще одна!..
Наконец, наверху забрезжил огонек. Он становился все ярче.
Мельник быстро сообразил, что, когда он услышит о двух жертвах, ему надо притвориться ошеломленным и испуганным, иначе у лесничего могут возникнуть подозрения.
Это, конечно, был он, лесничий. Он подошел к другу.
Мельник не смел посмотреть ему в лицо. И его бегающий взгляд рассеянно остановился на предмете, который свисал из руки лесничего и ярко сверкал в свете лампы. Смутно и как бы во сне ему показалось, что он уже видел эту вещицу, и он стал с усилием припоминать, что же это такое.
Лесничий куда-то поставил лампу. Теперь он стоял прямо перед другом. Одну руку он положил Якобу на плечо, в другой небрежно держал загадочный предмет, который, поблескивая, качался туда-сюда.
Теперь мельник узнал его: это был ошейник Енни.
— Якоб! — раздался голос лесничего, — погибли двое — их раздавило тормозной балкой. Это Йорген и Лиза.
— Господи, спаси и помилуй, — прошептал мельник.
Может быть, он и не сумел изобразить, что страшная весть застигла его врасплох. Но на него смотрели не очень наблюдательные глаза.
— Они совокуплялись во грехе, — сказал лесничий.
КНИГА ПЯТАЯ
I
В маленькой гостиной мельника, в окна которой, выходящие в сад, бодро светило весеннее солнце, сидели Якоб и лесничий — последний на почетном месте на диване, а мельник прямо перед ним, по другую сторону круглого стола.
Лесничий приехал для того, чтобы наконец-то вручить другу счастливо завершенное творение своих рук — жардиньерку. Это великолепное изделие стояло теперь у окна и само по себе выглядело по- весеннему, хотя пока еще без зелени и цветов, но блестевшее свежим лаком, как почка каштана, готовая вот — вот распуститься. Мельник долго и искренне восхищался подарком, но эта тема была исчерпана.
Они курили в ожидании кофе.
— Вот в это самое время год назад умерла Кристина, — заметил лесничий.
— Да, сегодня как раз годовщина, — вздохнув, ответил мельник.
Лесничий тактично занялся своей сигарой, мельник покусывал кончик трубки.
— Хм-м… Знаешь что, Якоб, не пора ли тебе подумать о том, чтобы второй раз жениться?
Он украдкой поглядел на друга, но уловить выражение его лица было трудно, потому что мельник сидел спиной к свету, между двумя окнами; кроме того, голова его была окутана клубами дыма и клонилась вперед, — он и всегда-то немного сутулился, а в последнее время голова его как будто отяжелела, под стать настроению; да и неудивительно! Тем более надо было помочь ему распрямиться и снова поднять глаза к ясному небу Господню.
Помолчав, мельник ответил:
— Ну да… что касается этого… времени прошло достаточно… и теперь, конечно, можно об этом подумать.
Обычно прямой и немного самоуверенный лесничий был в замешательстве. Он попытался затянуться погасшей сигарой, чиркнул спичкой и закурил ее снова, а сам в это время размышлял, с какой стороны подойти, как понять и преодолеть сомнения друга. Он уже собрался было снова заговорить, но тут что-то пронзительно задребезжало. Лесничий вздрогнул.
Мельник встал и прошел в угол между окном и входной дверью, где, как только теперь заметил лесничий, висел телефон.
— Алло!.. Да, это я… Кто говорит?
В облике мельника произошла внезапная перемена, и телефонная трубка задрожала у него в руке. Вообще-то не похоже было, что разговор давал повод для таких переживаний: речь шла о торговой сделке, и к тому же, по-видимому, все решалось в пользу мельника. Лесничий заметил, что, отвечая, мельник раскачивал бедрами, а слушая, останавливался, и только рука его дрожала. Через несколько минут мельник попрощался и повесил трубку и теперь снова сидел напротив своего гостя и опять раскуривал трубку. Он был бледен.
— Это что-то новенькое — телефон на мельнице, — заметил лесничий, который счел разумным отклониться на более безразличную и будничную тему, чтобы потом, может быть, обходным путем внезапно вернуться к главному вопросу, явно немного пугавшему мельника, — да и самому лесничему было