такой преграды, чтобы остановила неудержимо рвущихся вперед и отчаянно дравшихся в близком бою русских солдат и моряков. Вскоре Никольская сопка была очищена от неприятеля. Однако десантники, коим благополучно удалось спуститься к берегу, не были вне опасности. Защитники Петропавловска, заняв удобные позиции, вели с вершины сопки губительный огонь. Но англичане и французы с завидным упорством (видимо, выполняли строгий приказ командующего не оставлять павших на месте сражения) подбирали убитых и раненых, тащили их в шлюпки, баркасы, катера. Десантники торопились отвести суда от опасного места. За проворными моряками старались успеть солдаты морской пехоты. Они спотыкались, падали, ползли на четвереньках и бежали по мелководью, ошалело прося не оставлять их на берегу. А петропавлов-цы сверху прицельно стреляли и стреляли по обезумевшей от страха людской толпе.
С кораблей загремели пушки. На вершину сопки полетели ядра и бомбы. Но они не принесли большого вреда — поразить людей мешали деревья и кусты.
— Бабьи судороги! — выкрикнул кто-то из моряков. — Накось, завоеватель, выкуси!
Поняв бесполезность пальбы, адмирал распорядился прекратить орудийный огонь. Вскоре за этим замолкли и береговые батареи. С удалением десантников от сопки стихли ружейные выстрелы. Над портом воцарилась тишина. Глухая, непривычная тишина, от которой зазвенело в ушах…
Завойко приказал протрубить отбой. Окрест огласили зычные звуки горнов, дробный бой барабанов. Губернатор посмотрел на часы: до пополудни оставалось полчаса…
— Братцы! — что есть силы заорал фельдфебель Спылихин. — Да неужто мы отбили такую силищу! Их же было — тыща! А нас — хрен да маленько. — Он по-мед-вежьи обнял двоих стоящих рядом. — Милые мои, отбили! Пригожие, отбили!
Люди, возбужденные боем, не сразу поняли, что сражение кончилось. Однако горны настойчиво трубили сбор. Воины стали сходиться на призывные звуки. Вокруг в разных позах лежали убитые — матросы, солдаты, волонтеры… Вниз с помощью товарищей потянулись раненые, многих несли на ружьях.
Фельдфебель из интендантской службы склонился над мертвым Заборовым.
— Не гневайся, Сидорыч, на меня, — бормотал он. — Зря я обижался на тебя из-за крыс. А сарай с рыбой все равно ведь изверги спалили…
Старик-камчадал с беззвучным плачем оттаскивал от камня убитого немого внука.
— Шагай! Шагай, Европа! — бодро кричал пехотный унтер-офицер, подталкивая прикладом кремневки пленного англичанина. — Отвоевался, завоеватель! Славь Бога, что жив остался. А то, вишь, как оно обернулось…
К месту сбора спешил поручик Губарев. Он триумфально нес на древке синее полотнище, перекрещенное краснобелыми полосами.
— А вот это, братцы, видели? — таинственно спросил он и торжественно добавил: — Сие английское знамя! Гибралтарского полка морской пехоты!
Минутное молчание. У людей сперло дыхание. И удивленные возгласы:
— Их ты! Штандарт бросили!
— Вот это да-а!
— Позорники!
Все с интересом начали рассматривать цветное полотнище с изображением головы льва и земного шара, обрамленного венком.
— Буквы-то не наши. Что там намалевано?
Поручик перевел:
— «Гибралтар. За моря и земли».
— Поди-ка ты!
— Чего захотели? Чужие моря и земли!
— Зубастый зверь!..
Командиры разрешили спуститься всем в порт.
Завойко, выслушав доклады офицеров, горячо поздравил людей с убедительной победой. Он хотел дать кое-какие распоряжения, но священники Иона и Георгий посчитали, что наступил их черед.
— Сослужим, рабы божьи, благодарственный молебен! — прогудел иеромонах Иона.
— Восславим Господа Бога, придавшего нам силу богатырскую и разумение! — вторил ему священник Георгий.
Завойко не возразил: для духовных отцов иногда и губернатор не власть. Это был как раз такой момент, когда ему противиться не хотелось.
Сослужив молебен, люди по указанию губернатора потянулись на Никольскую сопку. Им было велено подобрать и сложить трупы около Озерной батареи. По одну ее сторону положили мертвых защитников порта, по другую — завоевателей. Тут же выросла горка из трофейного оружия: штуцеров, брандскугелей, пистолетов, сабель, кортиков, гранат…
— Посмотрите, ваше превосходительство. — Лейтенант Константин Пилкин подал губернатору бумажку. — Любопытные тут записи. Нашли у убитого английского офицера. Полагаю, что он командовал сегодня первым десантом. На сорочке покойника есть надпись «Parker». Видимо, это его фамилия. В записке указано, что десантников было шестьсот семьдесят шесть.
— Если учесть, — рассудил губернатор, — что у перешейка пять гребных судов дополнительно высадили не менее двухсот человек, то против нас на Никольской сопке дрались сот девять моряков и солдат морской пехоты.
— А сколько же наших было в деле? — поинтересовался Пилкин. — Человек триста?
— Не более, — подтвердил Завойко и предложил посчитать точнее. — В бою на сопке участвовало десять стрелковых партий. У господ Губарева и Михайлова было по пятьдесят человек, у вас, Анкудинова и Арбузова — по тридцать, у Фесуна, Скондракова, Жилкина и Давыдова — по двадцать, у Спылихина — восемнадцать. Вот, Константин Павлович, и вся арифметика.
— Двести восемьдесят восемь нижних чинов и десять командиров, — подытожил Пилкин. — Получается, что нас
на сопке было втрое меньше. А как заморские вояки драпали! Кто бы мог подумать…
— И на сопке, и в целом в эскадре неприятель превосходил нас втрое. Но факт есть факт — наши люди сражались молодецки! — заключил губернатор.
Пилкин обратил внимание Завойко на карандашную пометку на бумажке убитого офицера.
— И как вы думаете, что здесь написано? — интригующе спросил он и тут же перевел: — «Не забыть взять десять ручных кандалов».
— Забавно! — губернатор загадочно улыбнулся и покачал головой: — Вот сукины сыны! Ведь были уверены, что сегодня захватят порт. Любопытно, кому же эти кандалы предназначались?
— Первые, бесспорно, вам, — ответил Пилкин, загибая палец. — Вторые, полагаю, вашему помощнику, остальные, видимо, командирам двух кораблей и шести батарей.
— Возможно, — в задумчивости произнес Василий Степанович. — Удивляет их наглая самоуверенность. Кандалы… Дай завоевателям волю, и они закуют в железо целые пароды.
Примерно через час стали известны потери защитников порта: убитых тридцать один человек, раненых шестьдесят пять.
— Каждый третий, кто был в деле на Никольской сопке, пролил кровь, — мрачно заметил губернатор. — Утрата тяжелая. Но ведь еще придется драться. Надо полагать, штандарт они нам свой не оставят. Сейчас неприятель до крайности озлоблен. Штурм порта непременно возобновит.
Мнение губернатора разделили все командиры.
— А сколько человек мы у них вывели из строя? — поинтересовался поручик Губарев.
— Это сейчас сказать трудно, — ответил Пилкин. — Раненых и трупы они же в основном унесли с собой.
Стали все же подсчитывать. Англичане и французы не успели забрать на корабли только тридцать восемь трупов, в том числе четырех офицеров. Припомнили сколько катеров отвалило от берега с убитыми и ранеными, и получалось, что неприятель в бою 24 августа потерял на сопке не менее трехсот человек.
— Так, господа, и положено, — с серьезной миной попытался узаконить вражеские потери лейтенант
