которым не рискуют прикасаться их жены во избежание причиняющих боль телодвижений. Вечеринка, на которой соберется тоскливая чиновничья мелюзга. Мистер Дэнджерфилд, он же Дэнджер, Буллион, Балф, Бум и Бист, расскажет, как вам выбраться из этой трясины. Это довольно трудно, но все же возможно. С помощью педерастии в малых дозах. Боль вместе с наслаждением.
И я думаю, в середине зала должен быть стол для демонстрации зверей. Получайте дешевые тетрадки для записей, пожалуйста. Я расскажу вам все, что нужно. Может быть, сейчас я и не произвожу особого впечатления, но лет через пять… И не забудьте, что я учусь в Тринити. Возможности мои безграничны. Под конец вечера я исполню испанский танец и буду ловить ртом маслины. И буду запевалой в хоре северодублинских шлюх, которые подадут чай с пирожными тем, кто сексуально угнетен.
— Клоклан, я страдаю от меланхолии.
— Глотни пива и забудь о меланхолии. Вечеринка будет чудесная.
— Мне нужно домой, Перси.
— Да нет же, ты ни в коем случае не должен ее пропустить.
Они идут по Графтон-стрит, в руках — серые коробки с пивом. Дэнджерфилд поет:
— Меня выгонят из дому.
— О, Господи, да в каком доме ты живешь? Дай своей супружнице пинок под зад. Вышвырнуть вон? Чепуха. Ведь здесь же Ирландия.
Они открыли железную калитку и спустились вниз по черным крутым ступенькам. Хозяин дома, Тони Маларки, расплывается в улыбке, источая запах разогретого на солнце коровьего дерьма и пересчитывая ящики с пивом. За буфетной находится огромная кухня. Напитки выставлены на стол. Клоклан уносит свой пакет в самый угол и прикрывает бутылки какими-то тряпками. Маларки не спускает с него глаз.
— Куда ты тащишь бутылки, Клоклан, старый потаскун?
— Не собираюсь промывать своим пивом твои древние внутренности.
Воздух заполняется шумом откупориваемых бутылок. Запах сырых стен. В этом здании угадываются длинные коридоры, потайные комнаты, подземные ходы, ямы для торфа и винные погреба с грязными матрасами на полах. Кухню освещает лампа без абажура. Грязный, в пятнах, красный кафельный пол. Стены побелены, у потолка — покрытые грибком контрфорсы. В двери проталкиваются все новые люди с сумками, наполненными бутылками с пивом.
Себастьян запихивает в карманы бутылки. Вооружается.
Проходит на другой конец комнаты. Невысокая, крепкого сложения девушка стоит в одиночестве. Зеленые, тускловатые глаза и черные длинные волосы. Весьма вероятно, что ее отец — гробовщик. И что она служанка.
Себастьян подходит к ней. Она удивленно поднимает брови. О, нет, она не служанка. И не рабыня. Какие зеленые, звериные глаза. Он взял бутылку, зажал ее между коленями, проверил штопор. Выпрямился. Хлопок. Коричневая пена стекает из уголков его рта. Он улыбается девушке.
— Как вас зовут?
— Разве так сразу задают такой вопрос?
— А что вы хотели, чтобы я у вас спросил?
— Не знаю, но странно так сразу спрашивать имя.
— Меня зовут Себастьян.
— А меня Мэри.
— Вы похожи на итальянку.
— А вы — на нахала.
— Тубицу-тихбицу. Так называют в Африке дурнушек.
— Вы смеетесь надо мной. Мне это не нравится. И вообще, вы какой — то странный.
— Выпьем бутылочку пива, Мэри. Я хочу кое-что тебе рассказать. Например, о том, что такое грех.
— Что вы знаете о грехах?
— Я могу их прощать.
— То, что вы говорите, и есть грех. Если вы будете говорить такое, я перестану с вами разговаривать.
Изображая из себя джентльмена, Себастьян подал Мэри стакан черного пива. Он отвел ее в сторонку, где они смогли усесться на диван и поговорить. Она рассказала, что не любит оставаться дома. Ее отец целых три недели не мог справить большую нужду, и им пришлось вызвать доктора, но и тот ничем не смог помочь, и они уже начали опасаться, что он умрет от самоотравления. Она сказала, что он просто лежит в постели и не выходит искать поденную работу. И все это продолжается уже долгие месяцы, вонь просто ужасная, а ей приходится заниматься хозяйством и заботиться о своих двух младших братишках.
В противоположном углу зала Клоклан ухаживал за упитанной блондиночкой. В воздухе витало ощущение скуки и разочарования из-за неудавшейся вечеринки. Неожиданно со свистом пронеслась кем-то брошенная бутылка и разбилась вдребезги о голову женоподобного мужчины. Раздалось несколько увещевательных голосов, но зато целый хор принялся подзадоривать дерущихся. Разбили стул, девушка вырвалась из чьих-то лап, крича, что не позволит себя тискать. Мэри спряталась под скамьей, а Себастьян докладывал ей, что происходит. На другой стороне зала назревал скандал. Клоклан отвернулся от блондинки и разговаривал о чем-то с коротышкой, который, как говорили, работал ювелиром, ибо любил эту профессию. Неожиданно Клоклан поднял кулак и ударил коротышку по лицу. Тот рухнул на пол и попытался спастись от Клокпана под скамьей, но какая-то девушка пнула его ногой в лицо, подумав, что он пытается заглянуть ей под юбку.
В этом подземелье собрались изгои. Не выношу нищих и тех, кто когда-то был богатым. Сборище эскапистов. Может быть, у меня не хватает терпения, чтобы подождать, чем все закончится. В середине зала осталось всего несколько человек. Остальные, потерпевшие поражение в драке, расползлись по углам и молча пялились оттуда остекленевшими глазами.
Мэри посмотрела на него своими зелеными глазами.
— Что за ужас здесь происходит…
— Ужасный сброд, Мэри.
— Вы из Англии? Откуда именно?
— Я не из бледнокожих.
— Откуда же вы тогда?
— Я — американец.
— Серьезно?
— А ты ирландка.
— Да.
— И ты любишь Ирландию?
— Люблю. Я бы не хотела жить ни в каком другом месте.
— А приходилось ли тебе жить в другом месте?
— Нет.
— Ты любишь своего отца?
— Странный вопрос? Почему вы задаете мне странные вопросы?
— Ты мне нравишься. Я хочу знать, любишь ли ты своего отца.
— Нет, я не люблю его.
— Почему?
— Потому что он не любит меня.
