Он вышел в холодные сумерки и зашагал по улице вдоль парка треугольной формы. На этой славной улочке у Парнела миленькая комнатка. Теперь меня устроит любой из этих домов. Мэри будет мыть окна и подметать дорожки, а по утрам готовить мне добрую старую овсянку. И импортировать для меня колбаски из Дублина с Пемброук Роуд. Она привязалась ко мне и верит мне. А вера — это самое главное. За веру я даже готов совершить бесчестный поступок. И вот еще что, они считают меня черствым, потому что я не разрыдался, узнав, что отец умер. Но на самом деле это не так. Все равно я ничем не могу помочь. Ладно, Мэрион. Теперь-то ты понимаешь, что поспешила. Трудно иметь дело с теми, кто вечно спешит. Может быть, я дам тебе пинок под зад. Но, как я уже говорил, я не испытываю ожесточения. В сердце моем нет места для подобных чувств. И Мэрион это скоро обнаружит. Небольшая записочка адвокату и время от времени она будет получать пособие. Поначалу, впрочем, довольно скромное.
В подземку. На платформе считанные люди, решившие выйти в послеобеденное время. Бесшумно останавливается сверкающий, лоснящийся поезд. Проскальзываю внутрь. Мне говорили, что в этой фантастической подземке можно вытворять все что угодно, но нужно как можно дальше держаться от кольцевой линии.
Он шел по продуваемым всеми ветрами подземным переходам. Наверх на огромный железнодорожный вокзал. Тревожное предчувствие. Где она? Я опоздал. Седьмой путь. Нужно искать ирландское лицо. Не мог же я забыть, как она выглядит. А меня она сразу заметит, потому что сзади я выгляжу, как некто из эпохи королевы Виктории. И я должен ей обрадоваться.
В черном пальто, она как-то стыдливо шла по перрону, сгибаясь под тяжестью большой кожаной сумки, и нервно покусывая губы.
— Привет, Мэри.
— Привет. Я боялась, что ты можешь не прийти.
— Ну что ты! О господи, да ты же похудела! Ты болела?
— Сейчас со мной уже все в порядке. Мне нездоровилось.
— Дай мне сумку. О Боже праведный, что у тебя в ней!? Камни?
— Я привезла кое-что для кухни, тарелки и разобранную швейную машинку. Ты ведь не против?
— Ни в коем случае. Все великолепно. Мы сдадим сумку в камеру хранения. А привезла ты как раз то, в чем мы больше всего нуждаемся.
Дэнджерфилд провел ее к выходу. И обвел ее вокруг здания, чтобы она его осмотрела. Экскурсию ведет Дэнджер. То тут, то там высокие колонны. Это архитектура.
— Ну как тебе нравится, Мэри? Ну как?
— Не знаю даже, что сказать. Я думаю, это красиво.
— Размеры, Мэри, размеры. И кто-то заплатил за это. Но мы прогуляемся вот сюда и найдем какой- нибудь миленький ресторанчик.
— Я привезла двадцать фунтов.
— Вот это да!
В теплый зал, вдоль стен которого выстроились столы. Дэнджерфилд попросил официанта принести красного вина, цыпленка и сигару.
— Это не очень дорого, Себастьян?
— Ха-ха-ха.
— Почему ты смеешься?
— Потому что в моем лексиконе больше не существует слово «дорого». Я его больше не употребляю. Думаю, что смело могу это утверждать.
— Почему?
— Потом, Мэри. Об этом — потом.
— Расскажи мне, как ты поживаешь. Ты отощал. Моя одежда на мне тоже болтается и мне пришлось переделать старое черное платье. Я так волновалась, когда болела, потому что ты мне не писал.
— Дай мне руку, Мэри.
— Славное местечко. Я так рада, что уехала из Дублина.
— Многие так говорят.
— Когда я заболела и сказала ему, что больше не собираюсь гнуть на него спину, то он сразу же начал вставать с постели.
— Что он сказал про Лондон?
— Сказал, что вызовет полицию. Но я ответила, чтобы он катился ко всем чертям и что, если он меня хоть пальцем тронет, то это я вызову полицию.
— И что он ответил?
— Что он приведет ко мне священника. Но я уже была сыта всем этим по горло. И я заявила ему, что его собственная душа погрязла во лжи. И хорошо, что мальчики далеко и им не приходится все это опять выслушивать. И что он слишком долго вытворял все, что хотел. Он тогда стал кричать, что он уже старик и ему не долго осталось жить и я не должна оставлять его одного. И я спросила, ты что хочешь, чтобы я осталась? Я, которая гуляла с мужчинами? И тогда он сказал, что сердце его отсчитывает последние удары и чтобы я вызвала к нему священника, до того как я уйду. Я рада, что ему приходится сейчас несладко. И что я вырвалась оттуда. Единственное, что мне нравилось — гулять возле Толки. Я проходила через парк Феникс к Чаплизоду и Лукан Роуд. И доходила до Сарсфилда. Так приятно гулять в роще у реки! Я думала там о тебе. Не смейся, это правда.
Пахнет вином и жареным цыпленком. Официант приносит спаржу и печеный картофель. Вот это да! Не хочется даже вспоминать о том, как я полусонный трясся в трамваях и выходил на остановке «Отчаяние» и как мне приходилось вставать из нагретой постели, чтобы выпить молока с медом, сидя на хромом кухонном стуле. А вот это еда! Маларки не раз говорил мне: «О Господи, Себастьян, если бы у меня были деньги, я бы пригласил друзей в мой загородный дом, и мы бы уселись за сплошь заставленный жратвой стол длиной в ирландскую милю, и руки бы наши лоснились от говяжьего мяса и индейки…». Мэри, оставь мне кусочек цыпленка.
А вот там сидят три секретарши и двое лысых мужчин. Мне здесь нравится. Полезнее ходить сюда, чем в бар. От баров я могу отказаться. И тогда мне останутся только домашние тапочки, швейная машина и сигары.
— Мэри, я отлучусь на минутку, мне нужно позвонить.
— Ладно.
А теперь, моя дорогая миссис Ритзинчек, будьте великодушны к квартиранту.
— Алле, миссис Ритзинчек?
— Слушаю вас.
— Миссис Ритзинчек, это Дэнджерфилд. Я попал в затруднительное положение. Моя невеста только что приехала в Лондон. Разумеется, я понимаю, что это так неожиданно, и, возможно, просьба моя покажется вам необычной, но я уверен, что вы все поймете и не станете возражать против того, что она поселится в моей комнате. Она очень славная девушка.
— Мистер Дэнджерфилд, это противоречит правилам нашего пансиона. Если так пойдет и дальше, то все постояльцы начнут приводить женщин на ночь. Извините, но я вынуждена вам отказать.
— Погодите, погодите. Я знаю, что прошу вас сделать мне большое одолжение, и я буду с вами совершенно откровенен, поскольку и вы говорите со мной без обиняков. Уверяю вас, что все будет исключительно в рамках приличий, и вы найдете, как объяснить это другим постояльцам. Скажите им, что она моя жена. В конце концов, до дня бракосочетания осталось всего несколько недель. И мы так хотим быть вместе. А так уж случилось, что мы долго были разлучены друг с другом, и наконец она приехала из далекой Ирландии. И, миссис Ритзинчек, я никогда не обратился бы к вам с такой просьбой, если бы не понимал, что вы женщина опытная и рассудительная.
— Ну уж, мистер Дэнджерфилд, вы, конечно, умеете преподнести все в выгодном для вас свете, и если это не вызовет кривотолков, то так уж и быть. Но если вы каждую ночь станете приводить другую…
— Вы просто себе не представляете, миссис Ритзинчек, как я вам признателен. Просто не представляете.
— Очень даже представляю, можете не сомневаться.
