Принудительный труд восточных рабочих в аграрном секторе экономики нацистской Германии (1941 - 1945

сельском хозяйстве, осознавали ту унизительную роль дешевой рабочей силы, которую отводило им нацистское государство. Для этого местные отделения НСДАП, Германского трудового фронта и Имперского продовольственного сословия⁵⁷⁴ проводили неустанную разъяснительную работу не только среди немецких крестьян, но и с помощью переводчиков среди «восточных рабочих». Основной акцент делался при этом на правилах поведения иностранцев, а также на последствиях попыток бегства⁵⁷⁵. Перед началом трудовой деятельности у немецких крестьян многие «восточные рабочие» должны были ознакомиться с правилами поведения в рейхе, выпущенными на русском языке в виде «памятных листов» .

В результате даже среди «восточных рабочих», которым повезло испытать гуманное обращение крестьян, утвердилось горькое осознание собственного унижения и социальной стигматизации. Тем не менее, в каждом конкретном хозяйстве принятая социальная роль работников принудительного труда из СССР была иной в силу различных условий пребывания, отношения крестьян, а также качеств личности отдельного рабочего. В том случае, если это была традиционная роль сезонного работника без ярко выраженного «расового» компонента, которая к тому же накладывалась на довоенный опыт работы в сельском хозяйстве, то приспособление «восточных рабочих» к условиям труда в неволе протекало менее болезненно.

Осознав свою вынужденную социальную роль и особенности новых условий жизни, «восточные рабочие» выстраивали свое поведение в крестьянском хозяйстве в соответствии с полученной в процессе адаптации информацией и свойствами своей личности. Видя трудолюбие немецкого населения, многие «восточные рабочие» старались выполнять свою работу таким образом, чтобы по отношению к ним хотя бы не было нареканий. Выбор такого поведения в условиях сельского хозяйства обычно не сопровождался мыслью о «работе на врага», как в случае с «восточными рабочими» в промышленности.

В результате совместного труда возникала персонификация отношений и, как следствие, возможность следования «восточными рабочими» традиционной социальной роли батрака, что в большинстве случаев снижало значение идеологической компоненты в практике принудительного труда «восточных рабочих». В то же время, следует отметить, что персонификация трудовых отношений между крестьянами и «восточными рабочими» не всегда вела к улучшению положения последних. В зависимости от свойств личности крестьянина условия труда и содержания «восточных рабочих» могли быть невыносимыми и в малых крестьянских хозяйствах .

Другим проявлением попытки приспособления «восточных рабочих», в особенности в мелких и средних сельских хозяйствах, было максимально демонстративное подражание хозяевам, что являлось, якобы, подтверждением общности ценностей работников и немецких крестьян. Наиболее ярким примером такого поведения служило использование «восточными рабочими» экспрессивных немецких выражений. При этом Александра Р. вспоминала, как сдержанно немецкие крестьяне относились к этому: «Что ещё (хозяева) не любили, если скажешь: «О, Боже!», значит, по-ихнему: «О, гот! О, гот!», то она (хозяйка) терпеть не могла, они, наверное, не католической веры, а евангелической веры, наверное. У них Бога не употребляли, какая-то у них вера такая. Я замечала, что (...) у подруги, у неё мода была «О, гот! О, гот!», что-нибудь рассказывает, и по-немецки хозяйке (говорит), то она сразу уходит, что- то ей не по духу»⁵⁷⁶.

Другим примером приспособления «восточных рабочих» к новой для них действительносит являлась демонстрация религиозной общности с немецкими крестьянами. Немецкая исследовательница А. Цюль объясняет случаи гуманного отношения части крестьянского населения нацистской Германии к иностранным рабочим сильной ролью церкви и религии и связанной с этим христианской этикой, глубоко укоренившейся в деревне⁵⁷⁷. Служба безопасности СС в сообщениях от июля 1943 г. подчеркивала, что определенные группы работников из Советского Союза обладают ярко выраженным чувством религиозности, среди них украинцы, угнанные из сельских регионов, люди пожилого возраста, а также большинство женщин⁵⁷⁸. Сотрудники службы безопасности видели в этом особую угрозу для сельского населения: «Тот факт, что большая часть русских оказалась католиками, угрожает смешению немецкой и чужеродной крови. Так, в католических кругах Регенсбурга было установлено, что русские должны быть необычно набожными людьми, так как они постоянно носят распятие на шее»⁵⁷⁹. Обнаружив у многих «восточных рабочих» религиозность, а среди украинцев даже католицизм, немецкое крестьянское население иногда принимало «восточных рабочих» в свою общину. В округе Мюнстер местное отделение полиции в мае 1943 г. с тревогой отмечало, что многие «восточные работницы» со знаком «Ост» посещают по воскресеньям службу в церкви⁵⁸⁰. Неудовольствие местной жандармерии вызывало, прежде всего, поведение населения, которое спокойно относилось к присутствию иностранцев в церкви. Как подчеркивает А. Цюль, такого рода отношение к рабочей силе из Восточной Европы являлось одной из скрытых форм неприятия крестьянским населением рестрикционной религиозной политики нацистского государства. В особенности для католического населения Германии конфессиональная принадлежность иностранцев была важнее, чем «расовая»⁵⁸¹. В условиях принудительного труда многие «восточные рабочие» подчеркивали свою принадлежность к религии, используя этот факт не только для улучшения своего положения, но и просто в поисках моральной поддержки в условиях принудительного пребывания на территории Германии. К примеру, бывшая работница принудительного труда Нона Т. вспоминает, как она учила другую работницу креститься так же, как это делали немцы: «У нас же был костел и церковь, так я знала, как по-польски креститься, как по-русски. Так я перекрестилась, а она была девочка со Смоленска. А они смоленские, там этого не было, как у нас в Западной. Так говорят (немка, водившая работниц в церковь): «О, молодец ты, молодец ты, умеешь креститься». А она — нет, Полина эта: «Я ж не знаю». (...) Она после: «Ты меня научи». Я говорю: «Ну, добро, гляди». Так она, пришли в другой раз: «Пойдем в костел». «Пойдем». Ну, пошли, эта (немка говорит): «О, молодец ты. Некрасиво же так, стоишь одна, как люди, так и ты делай»⁵⁸².

Во время принудительного труда в Г ермании практически все «восточные рабочие» получили представление о лучших условиях труда и содержания иностранных рабочих других национальностей. Поэтому естественным стремлением многих «восточных рабочих» была попытка скрыть свою национальную принадлежность. Так, бывшая работница принудительного труда Нона Т. скрывала во время пребывания в немецкой деревне факт своего белорусского происхождения, поскольку боялась быть заподозренной в сочувствии к партизанскому движению⁵⁸³. Многие «восточные рабочие», узнав о лучших условиях труда украинцев, депортированных из дистрикта Галиция⁵⁸⁴, старались доказать свое украинское происхождение, запрашивая подтверждающие документы из Украины или Центрального украинского комитета⁵⁸⁵.

Несмотря на отмеченный выше положительный опыт пребывания в немецком сельском хозяйстве, воспоминания бывших работников о принудительном труде в Германии имеют четкий след психической травмы, нанесенной в первые годы войны, в ходе депортации или работы в немецкой промышленности. Хотя в воспоминаниях бывших «восточных рабочих», работавших по одиночке и группами, имеются определенные различия, им свойственны также общие черты. В каждом интервью с бывшими работниками принудительного труда присутствует в разной степени выраженное осознание собственной принадлежности к группе рабочих, которую национал-социалисты рассматривали как «расово- неполноценную» и имевшую ограниченное право на жизнь. Представление о, якобы, «расовой» неполноценности, острой дискриминации по сравнению с другими работниками, закрепившееся в памяти советских граждан, угнанных на принудительные работы в Германию, позволяет провести четкую грань между сезонным и принудительным трудом иностранных рабочих в сельском хозяйстве.

Практика использования «восточных рабочих» в сельском хозяйстве существенно отличалась от норм, предписанных национал-социалистическим руководством в обращении с гражданами СССР. Последовательное претворение в жизнь постулатов «расовой» национал-социалистической идеологии наталкивалось в сельском хозяйстве на значительные препятствия, обусловленные особенностью процесса производства в аграрном секторе и высокой зависимостью крестьян от своих работников ввиду роста