мозга понимала: определенно со мной что-то не так. Стены поплыли в лилово-пурпурном мареве, лица окружающих людей вытянулись, как в комнате кривых зеркал, пол и потолок стремительно менялись местами. Что это — запоздалое похмелье, часть вторая?
Я глуповато хихикнул, ткнул пальцем в сторону мёртвого тела и что-то сказал, даже сам не понял, что именно. Смешным человечкам, обступившим меня полукругом, мои слова не понравились. Они недоумённо переглянулись.
— Гэбрил, с вами всё в порядке? — спросил один из них.
Я даже не мог понять кто, его физиономия расплылась, превратившись в пёстрое облако, но фраза этого типа вызвала у меня настоящий припадок веселья.
— Мне хорошо, очень хорошо, — выкрикнул я, радостно хохоча.
И тут сознание стало гаснуть. Мерцавшие огоньки светильников схлопнулись в одну точку, она начала разрастаться, пронеслась перед глазами огромным объятым пламенем шаром и тут же погасла. Последнее, что я помню — чей-то шёпот, почему-то звучавший в ушах подобно барабанной дроби. Кто-то звал меня по имени, пытаясь вытянуть из глубокого колодца, должно быть уходящего к самому сердцу мира.
— Гэбрил, что с вами?
— Ничего.
Я блаженно захихикал и свалился на пол, ничего уже не чувствуя.
Глава двенадцатая,
— Не ожидал увидеть Гэбрила в таком состоянии. Он мёртвый или пьяный в стельку?
Это муха жужжит у меня над ухом или посторонние голоса, норовящие забраться под черепную коробку. И самое главное — что со мной? Философский такой вопрос. Может, бренное тело покоится в земле, а душа пребывает на небесах… Ладно, сейчас разберёмся, сделаю над собой усилие и…
Кто-то похлопал меня по щекам, удары оказались неожиданно болезненными.
— Кто-то напрашивается на неприятности? — недовольно сказал я, открыл глаза и увидел Колмана.
Полицейский смотрел на меня с нескрываемым отвращением.
— Я что, небритый?
— Гораздо хуже.
— Не верю, что в природе существуют вещи хуже небритого Гэбрила. Если вам плохо от созерцания моей рожи, можете отвернуться. Я всё пойму. Поверьте, я знаю, каково это, ибо каждый день вижу себя в зеркале, помогает лучше двух пальцев во рту.
Колман хмыкнул, но отворачиваться не стал. Твои проблемы, парень.
Наступил рассвет, солнечные лучи пробивались сквозь тяжёлые бархатные портьеры, развевавшиеся от дуновения сквозняка. Я понял, что нахожусь в гостиной. Похоже, меня, пока находился в обморочном состоянии, притащили сюда, уложили на мягкий широкий диван, прикрыв пледом. Интересно — несли или волокли за ноги? Судя по болям в затылке, второй вариант кажется наиболее вероятным — обращались со мной не очень деликатно. Впрочем, голова может раскалываться и по другой причине, скажем, по такой банальной, как похмелье, однако это похмелье отличалось от моих обычных. Появилась одна занятная идейка, просто удивительно, как ей удалось выжить в медленно ворочающихся мозгах.
Я сделал попытку привстать на локтях, получилось, мягко говоря, не очень. Любой инвалид, страдающий артритом, дал бы мне сто очков форы.
— От тебя разит вином, как от бочки со спиртом, — принюхавшись, сообщил лейтенант.
— А вы ожидали, что тридцатилетний мужик будет благоухать, как чайная роза? — хмуро спросил я. — Только не думайте, что причина моего обморока — те две бутылки, что мы с Лагарди приговорили вчерашним вечером.
— Три, — не вовремя влез в разговор писатель.
— Три чего? — не понял Колман.
— Бутылки, — пояснил Лагарди.
— Хорошо, три, — сурово косясь на него, признал я. — Пустяк, вино было не крепче лимонада. Можно выпить ведро и остаться свежим как огурчик.
— Тогда что свалило тебя с ног, Гэбрил? Только не говори, что ты теперь падаешь в обморок при виде мёртвого тела, будто дамочка, читающая сентиментальные романы.
— Что вы, Колман, при виде трупа я обычно разношу полицейские участки по кирпичику, — с иронией отозвался я, намекая на недавние безобразия в морге, устроенные Лиринной.
И без того невесёлый Колман разом помрачнел.
— Выискался остряк-самоучка на мою голову. Хочешь, чтобы я забыл о нашем договоре, — сжав зубы, процедил он.
— Не хотел бередить ваши душевные раны, лейтенант. Что было, то осталось в прошлом, не будем к нему возвращаться. Мы можем поговорить наедине?
Колман выжидательно посмотрел на Лагарди, тот понял намёк и поспешно ретировался, показав на выходе знак — крепись, Гэбрил. Убедившись, что в комнате больше никого нет, полицейский сделал приглашающий жест рукой:
— Ну вываливай, Гэбрил, пока я настроен тебя слушать.
— Можете верить или не верить, но я был под кайфом и отключился.
— Не знал, что ты принимаешь наркотики. — В голосе полицейского прорезался металл.
— Не делайте поспешных выводов, лейтенант. Я себе не враг. Никогда в жизни не принимал «оранжевую пыльцу» и не собираюсь делать этого впредь.
— Ну и как мне расценить заявление, что ты находился под действием дури? — насмешливо спросил Колман. — Не видишь никакого противоречия? Я тебя за язык не тянул.
— Выслушайте меня до конца, лейтенант, потом делайте выводы. Осмотрите тело убитой и её одежду. Если найдёте следы наркотиков, это подтвердит мою гипотезу. Вероятно, я, когда щупал пульс покойницы, случайно вляпался в пыльцу, потом поднёс испачканную руку к голове и сделал вдох. Поскольку я никогда не употреблял эту гадость, эффект был сногсшибательным: в результате меня просто отключило. Сами знаете, насколько эта дрянь сильно бьёт по мозгам.
— Звучит странновато, но определённая логика в твоих словах есть, — признался Колман. — Из твоих слов выходит, что мисс Портер была наркоманкой…
— Если она и принимала дурь, то сравнительно недавно, в противном случае её поведение стало бы неадекватным. Хэмптоны давно бы почуяли неладное.
— Может, она приторговывала?
— Сомневаюсь. Нет, тут что-то другое, возможно, чистая случайность.
— Разберёмся, — пообещал Колман. — А теперь расскажи, что видел ночью и что не видел, но о чём догадываешься.
— Лейтенант, у меня голова трещит как с похмелья, помилосердствуйте, — с жалобным видом произнёс я. — Какой из меня свидетель?
— Гэбрил, уверен, здесь тебе будет уютней давать показания, чем в участке. Мы всех допросили, остался только ты. Я, конечно, могу передумать и забрать тебя с собой, пребывание в холодной быстро прочищает мозги…
— Всё, лейтенант, можете не продолжать. Я проникся и выложу всё.
Полчаса ушло, чтобы пересказать Колману события прошлого вечера и ночи. Вряд ли он узнал от меня что-то новое, однако слушал внимательно, не перебивая.
— Я могу узнать, что вы собираетесь предпринять с Грымом? — спросил я в конце рассказа.
— Если в доме поселяется бешеная собака, у хозяев не остаётся выбора, — односложно ответил он.
