доблестного изгнания дракона. Сначала дети рыли траншеи вокруг болота, потом забросили их и стали рыть ближе к винограднику, затем начали было возводить земляной вал, который в скором времени тоже был заброшен, чтобы вернуться к первоначальному плану: траншеям вокруг болота.
Роби на секунду остановилась. У неё больше не было сил. Плечи болели, и ладони превратились в сплошные мозоли. Очень хотелось есть. Роя траншеи, ничего не украдёшь. Она ужасно устала и совершенно обессилела.
Говорили, дракон был ранен. Или даже мёртв. Может, он больше никогда не вернётся. Наверное, всё потеряно. Видно, дракон, которого она регулярно видела во сне, был обыкновенным, не имеющим никакого смысла сном. Никто не придёт спасти ни её, ни кого-нибудь другого. Всё останется как есть.
Вдруг райское видение мелькнуло в грязи, возродилась надежда, и затрепетала душа: мимо бежала самая большая мышь, какую она только видела. И не она одна: Гала тоже её заметила. Девочки перекинулись взглядом: мимо бежало мясо. И много мяса. Целая мышь, да ещё такая крупная — настоящая крыса.
Когда Роби прибыла в Дом сирот, у неё отобрали одежду, обувь и мамину большую шерстяную шаль, но ей удалось сохранить пращу, которую сделал ей отец: полоску кожи, расширяющуюся на конце, чтобы удобнее было укладывать камень. Роби спасла оружие от всех проверок, пришивая соломенными стеблями к внутренней стороне конопляной куртки.
Тракарна и Страмаццо находились на другом конце длиннющей траншеи, к тому же ни Роби, ни Гала сегодня ещё не воспользовались разрешением отлучится по «физической необходимости», на которое имел право каждый из «малолетних работников» один раз в день. Обе девочки бросились за мышью, бегущей, к счастью, в сторону кустов боярышника и ежевики в начале леса, где Роби смогла вытащить пращу и метнуть камень, скрытая от чужих глаз. Бум. Резкий и точный удар сбил мышь. Девочки поспешили обратно, на своё место в траншее. Время тянулось медленно, пока не наступил полдень, когда каждый из малолетних землекопов должен был становиться в очередь за своими шестью каштанами и половиной яблока, положенных им щедростью земли Далигар.
Крыса считалась общей едой. Виноградом, ежевикой, орехами, яйцами и яблоками можно объедаться в одиночку, не говоря никому «спасибо» или «пожалуйста». Но чтобы съесть крысу, с неё сначала нужно снять шкуру, а потом зажарить. Выполнить это можно лишь сплочённой группой «обожаемых гостей» Дома сирот. Словно случайно продвигаясь вдоль траншеи, Роби подошла к Крешо и Морону и рассказала им про добычу. У неё разрывалось сердце, она понимала, что мальчики заберут себе половину крысы. Оставшуюся половину придётся разделить между остальными детьми, потому что свежевание и готовка происходили бы в спальне, на маленькой жаровне, которой лачуга обогревалась. Всем достанется по малюсенькому кусочку, но и малюсенький кусочек лучше, чем ничего, тем более получалось что-то вроде общего праздника. Когда наступило время выстраиваться в очередь, Крешо, Роби и Гала тайком направились к кустам боярышника за своей добычей. Они взяли с собой пустой мешок из-под каштанов, в котором можно было спрятать крысу и вечером контрабандой пронести в спальню. Охота на крыс не считалась кражей и не предусматривала наказания, но добыча всё равно подлежала конфискации, так как якобы отвлекала от работы, демонстрировала варварство и неблагодарность.
«Да как вы могли? — кудахтала бы Тракарна. — Вам не хватает лакомств, которые мы готовим для вас в Доме сирот, таких вкусных и в таком количестве?»
«Самые настоящие варвары! — проворчал бы Страмаццо, ненадолго выходя из традиционного состояния каталепсии. — Дети варваров, с варварскими обычаями. К счастью, они теперь здесь, и мы, такие интеллигентные, можем привить им культуру».
На поляне усопшей крысы не оказалось. Точнее говоря, она была, но не лежала мёртвой и с задранными кверху лапами. Нет, она устроилась в руках у какого-то типа, похожего на облако с волосатыми ногами. На существе было свадебное платье, испачканное до невозможности, подтянутое кверху и завязанное на поясе в узел. Тип этот был очень молод, совсем юноша, немногим старше их. Роби спросила себя, выглядел бы юноша менее смешным, если бы платье его было чистым. И вообще, дело не столько в грязи, сколько в невыносимой и невозможной вони птичьих экскрементов, которой несло от свадебного платья. Даже сироты, которые влекли существование в старой, полуразрушенной овчарне и не имели возможности помыться, кроме как во время работы под дождём, находили эту вонь невыносимой. Незнакомец держал крысу на коленях и, ласково поглаживая животное, говорил ей что-то таким тоном, словно это был его близкий родственник или лучший друг. Крыса блаженно смотрела на него, преданно виляя хвостом. Очевидно, Роби всего лишь оглушила крысу, и воскресшему животному вонь птичьих экскрементов ничуть не мешала и даже нравилась. Незнакомец и крыса обменялись друг с другом долгим, полным нежности взглядом, после чего животное соскользнуло на землю и лениво затрусило в кусты боярышника. Даже за два года жизни под крылом Страмаццо Роби не помнила минуты настолько идиотской, как эта сцена со странным типом, переодетым в грязную невесту, от которого несло птичьими испражнениями и который ласкал крысу, словно своего собственного ребёнка.
Гала отступила на шаг, испуганная нелепостью этой сцены, и Роби быстро взяла её за руку: она здесь, бояться нечего.
Незнакомец заметил движение и улыбнулся.
Первым опомнился Крешо:
— Глупая сопливая девчонка, ты даже не различаешь, прикончила ты крысу или нет! — презрительно прошипел он.
— Но она была мёртвая, — запротестовала Роби, унижение которой могло сравниться лишь с её удивлением.
— Теперь уже нет, — мягко произнёс незнакомец.
Гала заревела. Уже несколько часов она думала о жарк
— Роби убила её, — упрямо сказала Гала, — мы могли её съесть, — добавила она безутешно.
Голос девочки прервался от сожаления о несостоявшемся банкете, пусть ничтожном, но таком желанном. Роби не могла найти слов.
— Нельзя есть кого-то, кто думал, — ласково упрекнул её незнакомец.
Это заявление было настолько странно, что Гала даже перестала плакать.
Незнакомец, улыбаясь, поднялся на ноги. Роби никогда не видела юноши красивее. Если б только он не был так глуп и не вонял так ужасно! И если бы у него было что поесть: люди с такой чудовищно нелепой улыбкой на лице, если у них есть что поесть, обычно могут отдать всё.
— Крысы умеют думать? — спросил Крешо.
Роби пожала плечами: если удавалось думать даже Страмаццо…
— Но что это значит? — не успокаивался Крешо.
Роби снова пожала плечами.
— По-твоему, это эльф? — шёпотом спросил Крешо: импровизированный капюшон упал с головы незнакомца, открывая слишком светлые волосы и остроконечные уши.
— Нет, — решительно ответила Роби.
— Почему ты так уверена?
— Эльфы, может, и подонки, но должны быть умными, — прошептала Роби.
Незнакомец оглядел их и ещё шире улыбнулся. Потом поклонился и произнёс:
— Йоршкрунскваркльорнерстринк.
— Будь здоров, — вежливо ответила Роби, как учила отвечать её мама, когда кто-то чихал.
— И вы будьте здоровы, — сказал незнакомец. — Можете звать меня Йорш, если желаете. Я ищу кого-нибудь родом из деревни Арстрид.
Гала и Крешо указали пальцем на Роби, он — правой рукой, она — левой, так как Роби стояла между ними.
Взгляд юноши остановился на покалеченной руке Галы. Он долго смотрел, потом произнёс совершенно идиотскую фразу:
