своей стороне кровати, поворачивалась ко мне спиной. Раз или два, встав среди ночи, когда дети спали, я заставал ее плачущей на кухне. В свое оправдание Астрид говорила, что у нее нет сил, что на работе куча проблем, но волноваться не надо, ничего страшного не случилось. И я ей верил.
Намного проще верить. И ни о чем не спрашивать. Не спрашивать ни ее, ни себя.
А ведь она плакала, потому что любила Сержа и не знала, как мне в этом признаться.
Глава 19
На следующее утро приезжает Валери, лучшая подруга Мелани, со своей четырехлетней дочкой Леа, крестницей Мелани, мужем Марком и Розой, их джек-расселом.[15] Пока Валери с мужем находится в палате Мелани, я вынужден присматривать за малышкой и собакой. Собака ужасная непоседа: прыгает так, словно в лапы ей вшили пружины, и без конца лает. Девочка не отстает от лохматой подружки, хотя внешне похожа на маленького ангелочка. Отчаянно пытаясь успокоить обеих, я решаю взять одну за руку, а вторую – за поводок и гулять с ними вокруг больницы, пока не выбьются из сил. Это очень развеселило Анжель, которая наблюдает за нами из окна первого этажа. Ее глаза пробегают по моей фигуре, и я чувствую, как в области паха разливается приятное тепло. Однако нелегко принимать соблазнительные позы, держа за руку орущего ребенка и сдерживая скачущего в кильватере пса… Роза вульгарно поднимает лапу и мочится на все, что можно, в том числе на переднее колесо «харлея» Анжель. Леа требует свою «мому» и никак не может понять, почему она должна оставаться со мной на полуденной августовской жаре в месте, где нечем играть и даже нет продавцов мороженого. Я же совершенно растерян. Я успел забыть, какими эти крохи бывают тиранами – несговорчивыми и шумными. Я уже жалею, что Леа – не упрямо молчащий подросток. К такому типу поведения я привык и знаю, что с этим делать. Почему всем так хочется иметь детей? Слезы и крики Леа и лай Розы всполошили медсестер, которые, свесившись из окон, смотрят на меня с жалостью и презрением.
Наконец Валери выходит из больницы и, к моему великому облегчению, забирает у меня эту дьявольскую парочку. Я жду, когда появится Марк. Он уводит Розу и Леа на прогулку, а мы с Валери усаживаемся в тени каштана. Жара еще сильнее, чем вчера. Солнечный свет слепит глаза, воздух раскаленный, сухой и пыльный. В такую погоду мечтаешь оказаться в закованном во льды фьорде… Валери отлично загорела. Она вернулась из Испании. Они с Мелани дружат много лет, со школы Сенте-Мари-де- л'Ассомпсьон, что на улице де Любек. Помнит ли Валери мою мать? Мне очень хочется задать ей этот вопрос, но я сдерживаюсь. Валери – скульптор, и довольно известный в своей области. Мне нравятся ее работы, хотя, на мой взгляд, они слишком «откровенно сексуальные» и в доме, где есть дети, их ставить нельзя. Но не надо забывать о том, что я вырос в Шестнадцатом округе, в буржуазной среде, и так и не вышел из «анальной стадии».[16] Я словно услышал голос насмехающейся надо мной Мел.
Валери потрясена. За несколько дней я привык видеть Мелани в этом состоянии, но нельзя забывать, что, когда я увидел ее впервые, это был шок. Я беру Валери за руку.
– Мелани выглядит такой хрупкой, – шепотом говорит она.
– Да, но ей намного лучше по сравнению с первым днем.
– Ты ничего от меня не скрываешь, правда? – резко спрашивает Валери.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, что она парализована или еще что-то страшное!
– Конечно же нет! Правда в том, что доктор и мне мало что говорит. Я не знаю, сколько еще Мел останется здесь, не знаю, когда она снова начнет ходить.
Валери чешет затылок.
– Мы видели доктора в палате у Мел. Она симпатичная, эта доктор, ты не находишь?
– Да, это правда.
Она оборачивается ко мне.
– А ты, Тонио? Как ты себя чувствуешь после всего?
Я пожимаю плечами и пытаюсь улыбнуться.
– Я живу, словно в густом тумане.
– Это, должно быть, особенно жутко после такого приятного уик-энда. Я разговаривала с Мел в день ее рождения, и она была очень счастлива. Я все время спрашиваю себя, как такое могло случиться.
Валери снова на меня смотрит. Я не знаю, что ей ответить, и отворачиваюсь.
– Она свернула с дороги, вот и все, Валери. Это случилось, и все.
Она обнимает меня своей загорелой рукой.
– Знаешь что? Почему бы мне не остаться здесь? Ты вернешься в Париж с Марком, а я пока побуду с Мелани.
Я обдумываю ее предложение. Она между тем продолжает:
– Ты пока все равно ничего не можешь здесь сделать. Мелани нельзя двигаться. Тебе лучше вернуться домой. Я тебя заменю, а там посмотрим. У тебя работа, да и детям ты нужен. И ты сможешь приехать чуть позже вместе с отцом. Ну, что скажешь?
– Мне становится плохо при мысли, что я брошу ее здесь.
– Все будет в порядке! Я ведь ее самая старая и лучшая подруга. Я сделаю это для Мелани и для тебя тоже. Для вас обоих.
Я сжимаю ее руку и после паузы говорю:
– Валери, ты помнишь нашу мать?
– Вашу мать?
– Вы с Мел давно дружите. Я подумал, что ты, быть может, помнишь ее.
– Мы познакомились вскоре после ее смерти. Нам тогда было по восемь лет. Мои родители попросили меня не говорить с Мел об этом, но она показывала мне фотографии матери и какие-то ее вещицы. Потом ваш отец снова женился. А мы стали подростками, и единственным, что нас интересовало, были мальчики, поэтому мы о ней больше не заговаривали. Помню только, что мне вас было очень жалко. Ни у кого из моего окружения, кроме вас, не умирала мама. Я чувствовала себя виноватой, и мне было грустно.
Вина и грусть… Я знал, что кое-кто из моих одноклассников чувствовал то же самое. Некоторые мои приятели были шокированы и так и не смогли больше нормально со мной общаться. Они старались не замечать меня, а когда я с ними заговаривал, краснели. Директриса произнесла сбивчивую речь, и по Кларисс отслужили специальную мессу. В течение нескольких месяцев все учителя были ко мне очень добры. Я стал «мальчиком-у-которого-умерла-мама». За моей спиной шептались, толкая друг друга локтями, в мою сторону украдкой кивали: «Посмотри, это он, тот самый 'мальчик-у-которого-умерла-мама'».
Я вижу, что Марк возвращается вместе с малышкой и собакой. Я знаю, что могу положиться на Валери. Она позаботится о моей сестре. Валери говорит, что у нее с собой сумка с вещами и она без проблем останется на несколько дней. Это просто необходимо, и она этого хочет. И я решаюсь. Я уеду с Марком, Розой и Леа. Мне нужно полчаса, чтобы собрать вещи, предупредить служащих отеля о том, что Валери понадобится номер, и попрощаться с сестрой, которая так счастлива видеть свою лучшую подругу, что не выказывает волнения по поводу моего отъезда.
Я пробегаю мимо кабинета Анжель в надежде ее увидеть. Но в коридоре ее нет. Я думаю о трупе, который она сейчас, должно быть, приводит в порядок. Направляясь к выходу, я вижу доктора Бессон. Я объясняю ей, что возвращаюсь в Париж. Лучшая подруга сестры примет у меня эстафету и останется у постели Мелани, а я скоро вернусь. Доктор успокаивает меня: моя сестра в надежных руках. Разговор она заканчивает странной фразой:
– Присматривайте за своим отцом.
Я киваю и иду дальше, думая о том, что могли бы означать ее слова. Ей показалось, что отец выглядит больным? Она заметила что-то, чего не заметил я сам? Я с трудом подавляю желание вернуться и попросить у нее объяснений, но меня ждет Марк, а малышка Леа приплясывает на месте от нетерпения. Мы тотчас же уезжаем, помахав Валери, чей вселяющий спокойствие силуэт виднеется в дверном проеме больницы.
В такой жаре дорога кажется особенно долгой, но в машине на удивление тихо. Малышка и собака спят. Марк – парень не слишком разговорчивый, и мы слушаем классическую музыку и изредка обмениваемся парой слов, что для меня – настоящее облегчение.
