11
Дом выстоял. Ураганом повалило несколько деревьев. В остальном ничего не изменилось.
Габриель находит меня, когда я прячусь в куче опавших листьев. Я чувствую, как он нависает надо мной, и открываю глаза. В руках у него термос.
– Я принес тебе горячего шоколада, – говорит он. – У тебя нос красный.
– А у тебя руки, – парирую я.
Красные, как кленовые листья. У него изо рта валит пар. На фоне окружающего нас осеннего пейзажа его глаза кажутся ярко-синими.
– На тебе жучок, – замечает он, кивком указывая на мои волосы.
Действительно, по светлой прядке моих волос ползет какая-то крылатая букашка. Легонько на нее дую. Жучок распрямляет крылья и улетает восвояси.
– Я рада, что тебя не унесло, – говорю я, надеясь, что он поймет мой намек и присядет рядом.
– Этот дом простоял здесь уже тысячу лет, – замечает он, открывая термос.
Отвинтив крышку, он наливает нее горячий шоколад. Я сажусь и принимаю из его рук обжигающий напиток. Вдыхая сладкое тепло шоколада, наблюдаю за Габриелем. Он пьет прямо из термоса. Видно, как под тонкой кожей на шее двигается кадык.
– Ничего ему не сделается.
Бросив взгляд на кирпичное здание неподалеку, понимаю, что он прав.
– Так ты выиграл пари? – спрашиваю я, потягивая шоколад.
Он такой горячий, что обжигает язык.
– Вторая категория?
– Третья.
Губы у него совсем растрескались. У меня тоже. А вот у Линдена губы гладкие и мягкие, как у ребенка. Мы с Габриелем словно невольные пленники этого опустевшего сада, что до весны погрузился в глубокий сон.
– Я не люблю его, – говорю я.
– Кого?
– Линдена. Я его не люблю. Мне даже неприятно находиться с ним в одной комнате. Просто чтобы ты знал.
Он вдруг прячет глаза и, запрокинув голову, делает из термоса последний глоток. На его верхней губе остается немного шоколада.
– Просто хотела, чтобы ты знал, – повторяю я.
– Это хорошо, – отвечает он, сопроводив свои слова кивком.
Встретившись взглядами, мы обмениваемся улыбками. И тут нас начинает разбирать смех. Сперва мы хихикаем тихонько, неуверенно, словно чего-то опасаясь, но потом принимаемся хохотать, как сумасшедшие. Смеюсь вовсю, так, что даже похрюкиваю. Прикрываю рот, но вдруг понимаю, что не испытываю из-за своей несдержанности ни капли смущения. Уж не знаю, что нас так рассмешило и был ли для нашего приступа веселья вообще хоть какой-нибудь повод, но настроение у меня становится преотличным.
Такие мгновения в моей жизни ценятся на вес золота. Я была бы счастлива просто идти рядом с Габриелем, шурша опавшими листьями. Но мы поднимаемся и направляемся к дому. Идем бездумно, машинально переставляя ноги. Мы ведь оба здесь пленники. Габриель может заговорить со мной, только если выполняет какое-либо поручение, например когда приносит мне поесть. Потом он должен вернуться на кухню. Его всегда ждет работа: пылесосить бесчисленные ковры или до блеска натирать полы. Наверное, поэтому он принес мне горячий шоколад.
Мы приближаемся к дому. Сладкое послевкусие шоколада почти пропало, зато язык местами потерял всякую чувствительность. Низкое, хмурое небо затянуто тяжелыми тучами и выглядит несколько зловеще. Опавшие листья, словно в панике, удирают из-под ног.
Едва Габриель протягивает руку, чтобы открыть входную дверь, как она распахивается. На пороге стоит Распорядитель Вон. Он улыбается. На кухне за его спиной все молча заняты своим делом: чистят, жарят, намывают. Ничего похожего на царящий здесь обычно шум и суету.
– Я попросила его принести мне горячий шоколад, – считаю нужным объяснить я.
– Да, да, солнце мое, – отвечает Распорядитель Вон со своей кроткой старческой улыбкой. – Я так и понял.
Габриель, стоящий рядом со мной, напрягается всем телом. Меня охватывает странное желание взять его за руку, дать ему понять, что мне тоже страшно, что я боюсь ничуть не меньше его, хоть и стараюсь это не показывать.
– Ну раз с этим ты закончил… Если не ошибаюсь, тебе есть чем заняться, – говорит Распорядитель Вон Габриелю.
Ему не нужно повторять дважды: Габриеля словно ветром сдувает.
Остаюсь один на один с Распорядителем.
– День сегодня просто чудесный, прохладный. Самое то для моих легких, – говорит он, выразительно похлопывая себя по груди. – Ты ведь не откажешь старику свекру в прогулке?
Вопрос, понятно, риторический. Оставив за спиной особняк, мы пересекаем розарий с декоративными прудами. Батут Дженны засыпан сухими опавшими листьями.
Несмотря на все мои старания, продолжать делать вид, что я прогуливаюсь в одиночестве, становится крайне трудно. Распорядитель берет меня под руку. В нос бьет смесь запахов твида, лосьона после бритья и подвала, от одной мысли о котором меня охватывает дрожь. Больше всего на свете мечтаю оказаться где-нибудь подальше отсюда, поэтому мысленно переношусь на Манхэттен. Там тоже осень. С одиноких, чахлых деревьев облетает скудная листва – сказывается близость химических заводов. Но вот налетит ветер, закружит листья в причудливом танце, и тебе уже кажется, будто ты в осеннем лесу, а не на улице большого города. Удерживая перед глазами эту картинку, добираюсь до границы розария. Уф, думала, не выдержу!
Только я начинаю расслабляться, уверив себя в том, что говорить во время прогулки, по-видимому, не придется, как мы выходим к площадке для игры в мини-гольф и Распорядитель Вон решает наконец приступить к беседе.
– У нас, стариков, есть такое выражение «в ком-то души не чаять». Слышала его когда-нибудь?
– Нет, – отвечаю я.
Мне становится интересно. Страха нет.
Врушка ты хоть куда, Рейн. Справишься.
– Так вот, дорогая, Линден в тебе души не чает.
Он нежно приобнимает меня за плечи. Сердце мое в эту секунду проваливается куда-то в желудок, в горле перехватывает.
– Ты его любимица, знаешь ли.
– Мне казалось, он меня не замечает, – отвечаю я, потупясь. – Он так увлечен Сесилией.
Следует, однако, признать, что в последнее время Линден стал все чаще оказывать мне знаки внимания. В подвале, к примеру, чуть меня не поцеловал. До сих пор не могу понять, что же его во мне привлекает – мое сходство с Роуз или что-то иное.
– Сесилия ему, как и мне, очень дорога. Она так старается ему во всем угодить. Это, безусловно, подкупает.
Сесилия еще совсем ребенок. Ребенок, лишенный нормального детства. Она так отчаянно стремится стать Линдену хорошей женой, что готова ради этого на все.
– Но она слишком юна. Ей предстоит еще многому научиться. Ты ведь со мной согласна? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, продолжает: – Та же, что постарше, Дженна… Обязанности свои исполняет добросовестно, но в ней нет ни капли твоего обаяния и женской притягательности. Ну ледышка просто. Моя бы воля, отправил бы ее на корм рыбам.
Он сопровождает свои слова красноречивым жестом.
– Но Линден и слушать меня не желает. Говорит, дай ей время, она изменится, ребенка ему родит. Ну
