сословными собраниями различных провинций.
По правде говоря, в те времена прямой налог, известный под названием тальи, не особенно обременял дворян. От тальи их избавляла обязательная военная служба. Как общий налог талья была тогда в ограниченном употреблении и применялась скорее к сеньорам, чем к служащим короля.
Когда король впервые предпринял попытку взимать налоги собственной властью, он понял, что в первую очередь следовало выбрать налог, не затрагивавший напрямую дворянство, поскольку оно в ту пору являлось для королевской власти опасным соперником. Таким образом, король избрал налог, не распространявшийся на дворянство — он выбрал талью.
Так ко всем существовавшим уже частичным неравенствам добавилось и более общее, усугубившее и поддержавшее все остальные. С тех пор по мере того, как вместе с прерогативами центральной власти растут потребности государственной казны, талья расширяется и принимает самые разнообразные формы31. Вскоре она удесятеряется, и всякий новый налог превращается в талью. С каждым годом неравномерность в налогах разделяет классы и разобщает людей все больше и больше. С того момента, когда налогом стали облагаться не столько те, кто был в состоянии его выплачивать, сколько те, кто был не способен от него защититься, мы неизбежно должны были прийти к чудовищному факту обложения податью бедняка и избавлению от него богача.
Уверяют, что Мазарини, имея нужду в деньгах, решил обложить налогом главнейшие дома Парижа, но, встретив некоторое сопротивление среди заинтересованных лиц, ограничился добавлением к общему размеру тальи 5 млн., которых ему не хватало. Он хотел обложить податью богатых граждан, а вышло так, что налог взимался с самых несчастных. Но казна от этого ничего не потеряла.
Выручка от столь плохо распределяемых налогов была ограничена, потребности же государей границ уже не имели. Между тем короли не собирались ни созывать Генеральные Штаты для получения субсидий, ни облагать налогом дворян, чтобы тем самым не спровоцировать их на созыв Штатов.
Сии факты и обусловили чудовищную и вредоносную плодовитость финансового духа, своеобразно характеризующую управление государственной казной в последние три века монархии.
Нужно вникнуть во все детали административной и финансовой истории Старого порядка, чтобы понять, к применению каких насильственных и бесчестных методов может привести потребность в деньгах даже мягкое правительство, лишенное, однако, гласности и контроля, коль скоро время освятило его власть и избавило от страха перед революциями, — этого последнего прибежища народа.
В летописях мы на каждом шагу сталкиваемся со свидетельствами продажи королевского имущества, а затем изъятия его у владельца как не подлежащего продаже. Мы обнаруживаем нарушенные договоры, непризнание приобретенных прав; при каждом кризисе государственные кредиторы приносятся в жертву, а доверие общественного мнения беспрестанно обманывается.
Пожалованные на вечные времена привилегии без конца отнимаются. И если бы можно было сочувствовать досаде, причиняемой глупым тщеславием, мы пожалели бы об участи несчастных новопожалованных дворян, которых на протяжении XVII и XVIII веков заставляли время от времени выкупать пустые почести и несправедливые привилегии, сколько раз уже оплаченные. Так, Людовик XIV аннулировал все дворянские титулы, приобретенные в течение предшествующих 92 лет, большинство из которых было пожаловано им самим. Сохранить их можно было лишь ценой внесения новых средств, поскольку, гласит эдикт, «все эти титулы были дарованы по неосторожности». Примером Людовика XIV не упустил случая воспользоваться спустя восемь лет Людовик XV32.
Как утверждалось, ополченцу запрещалось выставлять вместо себя замену из опасения повысить цену рекрутских услуг государству. Города, общины, больницы вынуждены были нарушать свои обязательства, чтобы быть в состоянии выплачивать займы королю. Приходам запрещалось проводить необходимые работы из боязни, что они распылят средства и не смогут аккуратно выплатить талью.
Рассказывают, будто бы господа Орри и де Трюдон — генеральный контролер и генеральный управляющий путей сообщения — замыслили проект замены дорожной барщины денежными пожертвованиями, которые должны были выплачивать жители каждого округа для починки дорог. Причина, побудившая сих ловких администраторов отказаться от своего замысла, весьма поучительна: говорят, они побоялись, что нельзя будет помешать государственной казне использовать в своих целях собранные таким образом суммы, так что налогоплательщикам вскоре пришлось бы и отрабатывать барщину, и платить новый налог. И я смею утверждать, что ни одно частное лицо не избежало бы судебного преследования, веди оно свои имущественные дела подобно тому, как великий король во всей своей славе распоряжался общественным имуществом.
Обнаружив какое-либо средневековое учреждение, удержавшееся со всеми своими пороками вопреки духу времени, либо какое-либо губительное новшество, — докопайтесь до корней зла: вы найдете случайную и экстренную финансовую меру, превратившуюся в политический институт; вы увидите, что для уплаты однодневных долгов создавались новые власти, коим было суждено просуществовать века.
В весьма отдаленные времена была введена особая подать, получившая название налога на право владения дворянским имением, им облагались владевшие дворянскими поместьями простолюдины. Данное право порождало между землями разделение, аналогичное разделению, существовавшему между людьми, причем каждое из них усиливалось другим. Возможно, именно налог на право владения более всего способствовал разделению дворян и буржуа, поскольку он препятствовал объединению их интересов на почве, наиболее способствовавшей объединению людей — на почве земельной собственности. Таким образом, время от времени разверзалась пропасть между собственником-дворянином и его соседом, собственником-простолюдином. В Англии же, напротив, ничто так не ускоряло слияние этих групп, как уничтожение уже в XVII веке всех различий между дворянским и недворянским имениями.
В XIV веке феодальный налог на право владения дворянским поместьем еще не очень обременителен и взимается лишь изредка. Но в XVIII веке, когда феодализм уже почти разрушен, его уплаты в размере годового дохода требуют каждые двадцать лет. Как утверждает Турское сельскохозяйственное общество, «эта подать наносит сокрушительный вред развитию сельскохозяйственного искусства. Из всех налогов, выплачиваемых подданными короля, нет более обременительного для сел». Другой современник говорит, что «данные средства, взимаемые раньше единожды в жизни, постепенно превратились в очень жестокий налог»33. Само дворянство желало его отмены, поскольку он препятствовал приобретению земель простолюдинами. Однако финансовые потребности вынуждали сохранять и увеличивать его.
Средневековье напрасно обвиняется в том зле, что может исходить от промышленных корпораций. Судя по всему, в основе мастерских и ремесленных гильдий первоначально были заложены только способы объединения людей одной профессии и установление в рамках каждого ремесла небольшого свободного управления, в задачи которого входило оказание помощи рабочим и поддержание порядка в их среде. Едва ли Людовик Святой желал большего.
И только в начале XVI века, уже в эпоху Возрождения, правительству впервые пришло в голову рассматривать право на труд как привилегию, которую король мог продавать. Тогда только каждая признанная государством корпорация превратилась в небольшую замкнутую аристократию, и были установлены, наконец, монополии, нанесшие такой большой вред развитию искусств и столь возмущавшие наших предков. Начиная с правления Генриха III, если и не породившего зло, то по крайней мере сделавшего его всеобщим достоянием, и вплоть до правления Людовика XVI, его искоренившего, злоупотребления системой гильдий беспрестанно возрастали и распространялись, В то же время поступательное развитие общества делало их все более тягостными; и они все отчетливее осознавались общественным разумом. С каждым годом привилегии старых возрастали. Зло никогда не заходило столь далеко, как во времена, считающиеся лучшими годами царствования Людовика XIV, ибо нужда в деньгах не ощущалась столь остро, а решимость взять их у нации становилась тверже.
В 1755 г. Летрон справедливо замечал: «Государство создало промышленные сообщества лишь для того, чтобы черпать из них ресурсы то с помощью королевских привилегий, то с помощью создания новых должностей, которые гильдии поневоле вынуждены выкупать. Эдикт 1673 г. поставил последнюю точку в принципах Генриха III, заставив все гильдии выкупать утвердительные грамоты, а всех не входивших в союзы ремесленников — вступать в них. Эта презренная мера принесла казне 300 тыс. ливров».
Мы уже видели, каким образом было приведено в упадок все городское устройство, причем сделано это было не ввиду каких-то политических целей, а в одной только надежде раздобыть средства для казны.
