Крестьяне провожали нас до окраины деревни, настолько они были поражены нашим аппетитом и нашей добротой.
За все время нашего наступления мы не имели ни одного серьезного инцидента. Нас всюду встречали, как родных. Не зная, как с нами попрощаться, эти добрые люди часто благословляли нас. Защищенные от зла этими благословениями, произнесенными от чистого сердца, мы двигались дальше по бескрайним полям подсолнуха, совершенно счастливые.
Маршируя чуть ли не бегом, мы иногда перехватывали отступающие русские соединения. Бои в этом случае были короткими.
Мы двигались с такой скоростью, что часто просто не имели возможности похоронить останки противников после таких стычек. Дороги были усеяны разлагающимися трупами. При температуре 50 градусов солдаты, уничтоженные перед нашим приходом «Штуками», разлагались и воняли уже два или три дня. Затем солнце начинало их высушивать. Мертвые лошади издавали совершенно омерзительный запах. Необходимо было зажать нос еще за сто метров от такой туши. Брюхо лошади вздувалось от газов и часто лопалось. Наружу свисали перепутанные зеленые кишки. Мертвые большевики, высушенные солнцем, становились чернее негров.
Тысячи, десятки тысяч советских солдат сдавались в плен. Больше они ничего не могли. Говоря по правде, мы наступали гораздо больше ногами, чем винтовками. Многие из нас просто падали со стертыми в кровь ногами. Но мы не обращали на это внимания. Они догонят нас позднее. Советские солдаты просто позволяли взять себя в плен. Они садились на землю и сдирали сапоги, чтобы дать отдохнуть окровавленным ногам.
Большинство из них были азиатами. У них были огромные уродливые головы каннибалов, которые радовались тому, что их самих не съели. Они постоянно повторяли: «Сталин капут! Сталин капут!» и прекращали этот монолог только для того, чтобы проколоть вздувшиеся мозоли на ногах.
У нас не было времени охранять и сопровождать эти колонны. Выбрав пару наиболее бодро выглядящих пленных, мы вручали им винтовку. Назначенные охранять собственных товарищей, они сразу выпячивали грудь, как петухи. Мы называли им город, отстоящий на 100 или 200 километров к западу. И эти простофили, обрадованные, отправлялись в путь.
Проблема была решена. Они сами себя гнали в Германию!
Мы уже намеревались пересечь реку Дон. Несколько дней назад мы уже готовились переправиться через нее, но переправа была заблокирована. В радиусе 2 километра от нее валялось такое количество разбитой советской техники и трупов — работа авиации, — что командир дивизии не мог протолкнуть свои машины и технику.
Мы подошли к легендарной реке рано утром и поднялись на холм на правом берегу. Как раз в этот момент заря занялась над серо-зеленым потоком.
Пристав на стременах, я во все глаза смотрел на потрясающую картину. Дорога была забита сотнями советских танков американского производства, перевернутых повозок, брошенных вещей. Но я смотрел только на Дон, широкую реку, окаймленную деревьями, растущими вдоль берега, мягко сияющую под зеленым, розовым и серебряным занавесом, развернутым в небесах.
Дон, как и другие великие реки юга России, имеет крутой правый берег, тогда как левый спускается почти к самой воде. Когда красные были отогнаны в долину на противоположном берегу, они уже не могли противостоять немцам, захватившим возвышенный берег. Поэтому левый берег Дона достался нам без боя.
Русские самолеты сбрасывали свои бомбы на ложбину, куда мы спустились, но почти не причинили вреда. Блестящие усики молодой виноградной лозы сверкали среди развалин домов. Сбросив одежду, наш генерал стал первым, кто переправился через Дон вплавь, держа на спине пулемет. Мы пересекли реку по спешно наведенному понтонному мосту. Наши сердца просто пели.
Теперь мы приближались к землям калмыков. Одинокий верблюд вышел к дороге, совершенно чудное животное с огромным мокрым носом, а его ободранные бока были похожи на обшивку старого кресла.
Мы приняли его в свою компанию. Это был первый посланец Азии, к которой мы стремительно приближались.
Кубань
В первую неделю августа 1942 года немецкие армии стремительно двигались от Дона в сторону Кавказа. Солнце палило нещадно. Деревни, расположенные в нескольких километрах одна от другой, казались одним огромным факелом. Вам могло показаться, что пылает все вокруг. Но поднимающиеся в небо темные столбы были всего лишь пылью, вьющейся следом за танковыми колоннами.
Наши лица превратились в серо-черные маски, на которых странно сверкали белки глаз, которые пересекала красная черта губ. Невозможно было избавиться от этого «макияжа», так как пыль поднималась на высоту несколько метров. Наши мотоциклисты выглядели как персонажи комедийных фильмов, их лица совершенно почернели, и они проносились мимо нас в облаках пыли, ревя моторами, доставляя нам новые карты. Действительно, наше продвижение было настолько быстрым, что новые карты требовались постоянно. Нашей колонне были приданы специальные грузовики, в которых печатали новые карты по мере необходимости.
В приказах наши действия были расписаны в мельчайших деталях.
Каждое подразделение имело свой собственный маршрут, деревни, через которые следовало пройти, и места отдыха. Города и деревни переходили к нам в руки почти без всякого сопротивления, войска противника даже не пытались организовать его. Нам следовало лишь пройти через очередной населенный пункт, и если кто-то пытался нас задержать, его тут же без задержки уничтожали.
Наши потери были незначительными. Тысячи солдат красных, мимо которых мы проходили, были полумертвыми от усталости, так как прошли тысячи километров и проглотили килограммы пыли. За стакан воды они охотно убили бы Сталина, Молотова, Калинина и десяток других высших коммунистических бонз.
Самой серьезной проблемой и для нас также была питьевая вода.
Мы могли пройти и десять, и двадцать километров, не найдя и литра питьевой воды. Иногда встречались зеленые пруды, гниющие на солнце. Чтобы похлебать этой жидкой грязи, наши солдаты бросались туда плашмя. Мы теряли терпение и отгоняли прочь этих нетерпеливых. Длинные языки лошадей вывешивались изо рта и дрожали.
Одна только наша колонна состояла из 20 000 человек. Примерно через каждые 10 километров дорога проходила через деревню. Там имелся колодец или даже несколько колодцев, которые могли обеспечить водой жителей десятка изб и их скот. Но авангард выпивал всю воду досуха. Подошедшие позднее могли достать из колодца только жидкую грязь. В результате шедшим далее тысячам пехотинцев и сотням лошадей доставались только совершенно сухие колодцы.
Здесь и там лениво крутились колеса водяных мельниц. Но каждому из нас приходилось ждать своей очереди пять часов, восемь часов, десять часов, и все это время высохший язык царапал рот как наждаком. Животные поглощали совершенно невероятное количество воды. Мой конь Кавказ проглотил пять огромных ведер, или сорок литров, без малейшей передышки! Люди тоже наливались водой буквально по горло, обливали себе шею, руки и спину, которые были опалены солнцем.
Это было не слишком хорошо. Лучше всего было пить понемногу, сдерживая желания. Поиски воды отнимали у нас даже больше времени, чем сам переход.
К Манычу мы пришли ночью, эта река расположена недалеко от калмыцких земель. Она образует целую цепь великолепных озер на полпути между Каспийским и Азовским морями.
Наш маршрут проходил по большой дамбе, построенной, чтобы удержать воду в одном из озер. Красные взорвали ее, и вода хлестала сквозь брешь шириной около 25 метров. Немецкие саперы построили деревянный мостик черед этот разрыв, чтобы могли пройти пехота и лошади. Но тяжелую технику
