http://www.vestnik.com/issues/2004/0317/w in/ryndina.htm
http://www.vestnik.com/issues/2004/0331/w in/ryndina.htm
Мне совершенно случайно попалась на глаза первая часть и я с интересом ее прочел, даже не обратив внимания на то, что в конце стоит 'продолжение следует'. Несколько дней спустя мне позвонила дочка и спросила, видел ли я, что написала моя сестра. Я сказал, что видел, читал и мне понравилось. - 'Ты или с ума сошел, или читал что-то другое. Я тебе ссылку пришлю.' - Приходит от нее ссылка на продолжение воспоминаний. Прочитал, и мне стало нехорошо от количества несправедливых обвинений в адрес моей матери. Ниже я предлагаю вашему вниманию несколько коротких отрывков из этих воспоминаний с моими комментариями. Я посчитал нужным прокомментировать и пару мест, не имеющих отношения к моей матери. Все отрывки приведены в той последовательности, в которой они встречаются в оригинальном тексте.
Надо сказать, что отношения между моей матерью и семьей отцовской сестры никогда не были особенно хорошими. Так, по-видимому, сложилось с самого начала. Ситуация, к сожалению, нередкая. Как и почему это получилось, не знаю и не хочу спекулировать на эту тему. Могу только сказать, что к Софье Давыдовне - сестре отца, мама относилась заметно лучше, чем к ее мужу и дочери.
Элла Рындина: Сразу после этого ареста (имеется в виду арест моего отца в 1938 году -
И.Л.: В те годы мама жила и работала в Харькове, куда она и вернулась. После ареста отца у мамы не было ни места, где жить, ни материальных средств, чтобы оставаться в Москве.
Элла Рындина: Из вышедшей в 1999 году книги (Кора Ландау-Дробанцева 'Академик Ландау. Как мы жили') я узнала, что в то время как Дау сидел в тюрьме, Кора, будучи членом компартии, стала агитатором. 'В 1938 году, когда Дау был в тюрьме, я была пропагандистом', - пишет она на странице 83. И настолько хорошо она пропагандировала речь Сталина, что ее 'стали хвалить на общегородских партийных активах Харькова и даже советовали всем агитаторам брать с нее пример'. Наверное, мало было просто сбежать подальше в трагический момент, боясь за свою шкуру, и совсем не интересоваться положением арестованного (во всяком случае, нам она ни разу не позвонила и тщательно скрывала свое местонахождение), надо было еще и прославлять ту власть, которая измывалась над Дау и миллионами других ни в чем не повинных людей.
И.Л.: А это иначе, чем передергиванием фактов не назовешь. Привожу отрывок из книги моей матери полностью. Мне кажется, он не нуждается в комментариях.
Элла Рындина: Кора была первой женщиной, которая, по выражению моего папы, 'изнасиловала' его (ему было 27 лет, и в науке он уже достиг очень многого).
И.Л.: Не знаю, как можно было опуститься до такого выражения. Представьте себе двух, влюбленных молодых людей. Неужели кто-нибудь употребит слово 'изнасиловала' в такой ситуации?!!
Элла Рындина: Могу привести несколько примеров его (Л.Д. Ландау) разговоров и поведения. Так, он заявил одному диссертанту, что приедет в Ленинград оппонировать его докторскую диссертацию, только если для знакомства с ним будет найдена подходящая дама. Бедный диссертант, чрезвычайно скромный и уже не молодой человек, носился по городу и обзванивал знакомых, пытаясь выполнить заказ.
И.Л.: Не знаю, правда ли это. Не очень понимаю, что здесь хотела сказать Элла. Самое странное, что эти слова приводятся совершенно всерьез. Отец действительно мог такое сказать, но только в шутку и только хорошо знакомому человеку (или, если хотел категорически отказать). Очень может быть, что это было сказано в разговоре не с самим диссертантом, а с одним из отцовских приятелей, который выступал в качестве посредника, а тот с удовольствием все передал бедолаге диссертанту.
Элла Рындина: Обычно я гостила у них во время зимних каникул. Каждое утро мы с Дау спускались к завтраку со второго этажа (я жила в маленькой комнате возле его кабинета, служившего ему одновременно спальней). Дау садился на свое место, сразу раскрывая газету, начинал есть. 'Даунька, будет ли война?' - спрашивала Кора. 'Нет, Коруша', - отвечал Дау. Этот вопрос Кора задавала каждое утро, и каждое утро получала тот же самый ответ. Говорить им явно было не о чем, да и ему это не было нужно.
И.Л.: А этот фрагмент совершенно понятен. Очень хотелось написать гадость про мою мать, вот и написала. Кто может доказать, что этого не было?..
Элла Рындина: Как-то мы с мамой сидели в кабинете Дау и живо обсуждали с ним Фиделя Кастро и революцию на Кубе, о чем тогда писали все газеты, и имя Фиделя было у всех на слуху. В этот момент в комнату вошла Кора и спросила, услышав разговор:
'А кто такой Фидель?'. 'На собрании узнаешь', - сказал Дау не слишком любезно.
После ухода Коры мама спросила у Дау, почему он так её отрезал, ничего не объяснил ей про Фиделя. 'Она же партийная', - сказал Дау презрительно. - 'Вот пусть ей там и разъясняют'.
И.Л.: Не думаю, чтобы мой отец мог когда-нибудь сказать такое. У него никогда не было ни малейшей неприязни или презрения к членам КПСС, которые тогда составляли чуть ли не большинство населения Советского Союза. Многие из его учеников был членами партии.
О партийности матери и почему она оказалось членом КПСС он прекрасно знал. Мать была членом КПСС с самого начала 30х годов. В те, уже очень далекие времена, Сталин еще только подбирался к власти и никто не знал, во что выродится наш социалистический строй. Хочу подчеркнуть, что взгляды на сталинскую власть у отца и матери были совершенно одинаковы. Оба ненавидели Сталина и то, что происходило в нашей стране. Муж одной из маминых сестер и отец моей двоюродной сестры Майи, Яков Бессараб, был расстрелян в 37ом 'за вредительство'. Так что мать знала о сталинских репрессиях отнюдь не понаслышке. Но она, разумеется, оставалась членом КПСС. В те времена выход из этой партии 'по собственному желанию' был входом в тюрьму.
В марте 1953 г. мне еще не исполнилось 7-и лет, но я хорошо помню, как отец прибежал на кухню и радостно прокричал: 'Коруша! Ура! Палач подох!'. Да, они оба радовались смерти Сталина и хрущевской оттепели. Для обоих ввод наших войск в Венгрию был трагедией, а до горбачевской перестройки никто из них не дожил...
