Г.Г.: Другой, страшно сказать, -- т. Топчиев, и главное научное деяние, с котором его имя вошло в историю физики, -- тщательно подготовленное в 1949 году под его руководством грандиозное мероприятие хотя и со скучным названием 'Всесоюзное совещание физиков'. Мероприятие, затеянное вслед за триумфом Лысенко над биологией, было нацелено на 'лысенкование' академической физики. Председатель Оргкомитета Топчиев за три месяца провел сорок заседаний с участием сотни человек и стенограммой в тыщу с лишним страниц. В середине марта он завершил прения и представил проект Постановления в ЦК. Постановление со ссылкой на Лысенко, который 'высоко поднял', и на 'указание Великого Сталина - превзойти физику во всех ее областях' пригвоздило некоторых физиков, включая Ландау, за раболепие перед Западом (см. http://www.ihst.ru/projects/sohist/document/ vs1949pr.htm).
И.Л.: Кошмар, правда? Не только 'страшно сказать', но и читать страшно! Не могу, правда, не отметить, что некоторые из этих утверждений Горелика не согласуются с тем, что можно найти по ссылке, которую он сам же поместил, но разве это важно?
А что осталось от бедной советской физики после этого совещания? Куда именно пригвоздили Ландау и других? - Оказывается никуда их не пригвоздили. Не было этого совещания. Сам Горелик пишет: 'В последний момент, в середине марта 1949 года, совещание отменили. Что именно стало причиной отмены, с документальной точностью не установлено.' Стало быть, Горелик обвиняет Топчиева в ужасном поступке, который тот так и не совершил?
Г.Г.: Однако мои оппоненты тут же придумали, как эти факты 'обезвредить'. Лев Ландау, оказывается, был интриганом: выдвинуть выдвинул, но голосовать 'за' не собирался. Или же Ландау очень боялся Лифшица. Не боялся Сталина, сочиняя в 1938 году листовку, не боялся КГБ, говоря черт- знает-что о 'нашей системе' и 'наших лидерах' в 50-е годы. А Лифшица боялся. Иначе, когда директор института (в 1953 году А.Александров, будущий президент АН СССР, а в 1958 году П.Капица) -- еще на предварительной устной стадии -- поинтересовался у Ландау, кого из его сотрудников можно выдвинуть в Академию, великий теоретик решился бы сказать, что на его взгляд Лифшица не следует выдвигать.
И.Л.: Трудно сказать действительно ли Горелик не знает, как этот процесс происходил у нас в институте или сознательно искажает факты. Немного зная 'работы' Горелика, думаю, что второе гораздо ближе к истине. А тем, кто, может быть, заинтересуется этим вопросом скажу, что никакой 'предварительной устной стадии' при выдвижении в Академию не было. Наверняка не было и этих разговоров с директорами, о которых с такой уверенностью пишет Горелик.
Г.Г.: Домохозяйка может думать, что в академию попадают лишь 'по своим работам', но доктор наук, казалось бы, должен понимать, что при выборах в Академию физика на равных участвуют голоса академиков в области древней истории и филологии.
И.Л.: А это, я думаю, совершенно сознательное перевирание фактов. Не может человек, занимающийся историей советской науки, не знать, что настоящие выборы происходили на отделениях (в данном случае отделении 'Общей физики и астрономии'). Общее же собрание служило для более или менее формального утверждение результатов.
За всю истории АН СССР была всего пара случаев, когда результаты такого, общего, голосования отличались от предварительных выборов на отделениях. Это всегда было крупным скандалом. Инициатором одного из таких скандалов был один из самых любимых учеников моего отца И.Я. Померанчук. В тот год по отделению биологии были избраны (кажется, их было двое) последователи Т.Д. Лысенко и, когда речь дошла до голосования, Померанчук выступил и сказал, что избрание этих людей ляжет позором на академию или что-то в этом роде. После этого выступления их забаллотировали.
Г.Г.: Если верить ему на слово, в этом документе Е.Лифшиц отнесен к предпоследнему классу 4,5. Этим Игорь Ландау 'руководствуется', когда пишет 'о маловероятности избрания Евгения Михайловича членом-корреспондентом Академии наук и, тем более, академиком, если бы [Л. Ландау] остался здоров'.
Я этим руководствоваться не могу, поскольку Игорь Ландау, сообщив мне об указанном документе года два назад, был не столь лаконичен. Он тогда пояснил, что указанный класс Е. Лифшиц 'делит с пятеркой других, вполне достойных, теоретиков', включая А. Абрикосова и, главное, что на два класса выше в том рейтинге числится Я.Зельдович. Последний факт вполне согласуется с рекомендацией Л.Ландау избрать Зельдовича членкором в 1946 году, но опровергает 'руководящую теорию' сына Ландау относительно отца.
И.Л.: Типичный Гореликовский прием. Я действительно это написал. Могу привести мои слова полностью: 'Может быть Вам будет интересно узнать, что у меня есть 'классификация' советских теоретиков, написанная собственноручно моим отцом где-то, я думаю, в середине 50х. Там все ведущие теоретики поделены на классы. Сам он имеет 2й класс и возглавляет этот список. Класс 2,5 делят Зельдович и Фок. Могу сказать, что ЕМЛ действительно попал в эту классификацию. Такой чести было удостоено всего две дюжины теоретиков. Занимает он, правда, предпоследний 4,5 класс (на два порядка хуже, чем класс 2,5) и делит его с пятеркой других, вполне достойных, теоретиков. А в 5м классе всего один Д.Д. Иваненко.'
Я уже писал здесь об этой классификации, но здесь хочу повторить, что характеристикой здесь являются не способности или талант, а реальный вклад того или иного человека в теоретическую физику.
Теперь я процитирую мое следующее письмо Горелику: 'В то время Абрикосов был еще совсем молод и в отцовской классификации был вместе с Евгеном (Евгением Лифшицем)'.
В то время, когда эта классификация была составлена, Абрикосову не было еще и тридцати, а Лифшицу было уже за сорок. Если по своему вкладу в теоретическую физику они находятся на одном уровне, это что-нибудь да означает и, боюсь не в пользу Е.М. Лифшица.
Г.Г.: Советская Академия Наук, уверяют мои оппоненты, была самой демократической из советских организаций.
И.Л.: Это намек на те несколько слов, которые я написал о выборах в Академию в этой статье. Те, кому не лень, могут вернуться назад и убедиться, что я ни слова не говорил о демократии. Более того, раз уж мы обратились к моей давнишней переписке с Гореликом, процитирую я еще одно из моих тогдашних писем:
