— Максимилиан, — обратился к Мейру директор школы, — а как у нас обстоят дела с рождественским ужином?
— А почему вы ко с этим вопросом, герр директор? Это у Эрмы нужно поинтересоваться, либо у Ланге, на худой конец.
— Ну, Альберта здесь нет — он слишком угрюм в последнее время, чтобы искренне порадоваться светлому рождественскому празднику… — произнес Бургарт.
— Ваша правда, герр Нойман, — согласился комендант, — совсем нелюдимым стал наш кантиненляйтер, того и гляди, пришибет ненароком! Я уж, грешным делом, сам ему на дороге попадаться боюсь, — озабоченно почесал проплешину Максимилиан.
— Бояться-то, боишься, — беззлобно подковырнул коллегу Роберт Франц, подмигнув ему одним глазом, — а на кухне отираешься, старый развратник, словно тебе там медом намазано! Уж не Эрмочка ли этот медок проливает?
— А что, может и проливает, — не стал опираться Мейер — его отношения с толстой кухаркой не были ни для кого секретом, — я мужчина видный, в самом, так сказать, расцвете…
— Ага, — хохотнул Франц, взглянув с высоты своего немалого роста на коротконого плюгавенького коменданта, — может и видный ты мужчина, и в самом соку… Вот только узнает твоя крошка о твоих вылазках в городской пуф (бордель), так она тебе все эти самые соки и выдавит…
— Так, господа, — прервал «веселую перебранку» подчиненных, находящихся в предвкушении праздничного банкета Нойман, — вы ведете себя неподобающим образом! Мне за вас стыдно!
— Простите, герр оберстлёйтнант! — извинился Франц. — Действительно, позволили себе лишнее! Больше такого не повторится!
— Я надеюсь на это, Роберт! Не позорьте честь немецкого мундира! А сейчас разрешите откланяться, господа! Увидимся за ужином.
— Господа, мне тоже пора, — заявил Франц, — нужно кое-что организовать… Вы тут тоже поторапливайтесь.
— Можешь не беспокоиться, Роберт, — заверил старшего мастера-наставника Михаэль. — Справимся.
— Хорошо, тогда до вечера, — откланялся Франц, и в сопровождении Мейера покинул холл.
— В общем так, Путилов, остаешься за главного, — распорядился Сандлер. — Уберете весь мусор — доложишь…
— Какая прелесть! — раздался в холле восторженный возглас. — Миленько!
— О, нет! — вполголоса прошипел Михаэль, узнав слащавый голос секретаря-адьютанта Ноймана. — Анхельм! — Мастер-наставник обреченно вздохнул и закатил глаза.
— Неужели это ты все придумал, Михаэль? — жеманно поинтересовался Рох. — Какой душка! Оказывается, наш суровый наставник Михаэль вовсе не такой мужлан, каким хочет казаться… Правда, детишки? — Анхельм подошел к Петьке и нежно провел наманикюренными пальцами по его щеке. — Такая нежная кожа… — томно выдохнул гей. — Зайди ко мне вечерком, выпьем горячего шоколада с печеньками… Мне привезли из Берлина чудесные…
Лицо мальчишки полыхнуло, он дернулся, отстраняясь от сипло дышащего немца.
— Не положено! — рявкнул Сандлер, спасая мальчишку от нездорового внимания Роха.
— Что не положено? — ни капли не смущаясь, «наивно» переспросил Анхельм.
— Герр гауптман, — как можно нейтральнее произнес мастер-наставник, с трудом сдерживаясь, чтобы не дать в зубы этому напомаженному педерасту, — вы же прекрасно знаете устав «Псарни»! Неполноценным курсантам запрещено…
— Нет, ты все-таки несносный! — капризно надул губки Рох. — А может быть, ты зайдешь ко мне вечерком? — с надеждой произнес секретарь, плотоядно сверкнув подведенными глазками. — Мне так скучно этими холодными русскими вечерами.
— Увы, герр Рох, вынужден вас разочаровать — на сегодняшний вечер у нас запланировано одно мероприятие — сочельник!
— Heiliger Abend (Святой вечер)! — всплеснул руками Анхельм. — Как же я мог забыть? Мне же нужно подготовиться, чтобы выглядеть неотразимо! — возбужденно затараторил гей, вынимая из нагрудного кармана кителя маленькое круглое зеркальце. Взглянув на свое отражение, он пропел: — Увидимся вечером, дорогой Михаэль!
После чего, цокая по паркету металлическими набойками обтягивающих тощие икры хромовых сапог, стремительно удалился.
— Фух, — облегченно вздохнул Сандлер, — пронесло! Надо с этим что-то делать… — задумчиво буркнул он себе под нос. — А вы чего встали? — накинулся он на мальчишек. — За работу, лодыри!
Такого вкусного гуся, как в этот рождественский вечер, Вовка не пробовал никогда в жизни. Хоть и досталось каждому курсанту лишь по маленькому кусочку, но все мальчишки сумели оценить кулинарное искусство фрау Эрмы — начинка из яблок и чернослива была просто бесподобной. Конечно, на курсантские столы не поставили розетки с винным соусом, так нахваливаемым руководством спецшколы, но и без соуса гусь был — пальчики оближешь! Ну, а кроме праздничной еды с гусем и тарталетками, да украшенной стреляными гильзами елки — в общем-то, ничего особенного: поздравительная речь оберстлёйтнанта Ноймана, которую истекающие слюной курсанты попросту пропустили мимо ушей. Пока курсанты набивали желудки, за преподавательским столом подвыпившее начальство вело содержательную беседу…
— Х-хорошо сидим! — заплетающимся языком произнес кантиненляйтер Ланге, опрокидывая внутрь очередную рюмку коньяка. — За рождество, господа! За н-нашу ск-к-корейшую п-п-победу!
— За такое пожелание грех не выпить, — согласился с кантиненляйтером директор Нойман. — Только, Альберт, мне кажется, что тебе уже хватит на сегодня…
— Г-герр об-об-оберстлёйтнант, я в н-норме! — не внял «гласу разума» Ланге. — Т-т-такой праздник… Я уже д-давно так не…
— Я вижу, что ты уже давно так не напивался, Альберт, — покачал головой Бургарт. — Учти, если натворишь что-нибудь — поблажек не жди!
— Об-бижаете, герр д-директор! Я себя к-контролирую! — Ланге громко икнул и навалился грудью на стол. — Еще по ч-чуть-чуть… — вновь потянулся он к бутылке.
— Роберт… — тихонько, чтобы не слышал Альберт, произнес Бургарт.
— Да, герр Нойман! — Старший мастер-наставник Франц в отличие от кантиненляйтера Ланге казался трезвым, хотя выпил лишь немногим меньше.
— Пригляди за Альбертом, — попросил заместителя директор. — Сам знаешь, как он бывает…
— Не беспокойтесь, герр оберстлётнант! Пригляжу…
— Д-д-давай-те выпьем за несгибаемость и мощь немецкого духа! — призывал Ланге, размахивая очередной наполненной рюмкой. — Да здравствует Третий Рейх! Да здравствует Великий Фюрер! Зиг хайль, господа! — Он резко вскинул руку, расплескав содержимое рюмки на парадные мундиры сидевших рядом с ним офицеров.
— Да уймись уже, Альберт! — недовольно воскликнул Сандлер, стряхивая капли коньяка с кителя.
— Действительно, Ланге, достаточно! — поддержал коллегу Франц. — Не позорь арийскую кровь перед унтерменшами!
— Это я-то позорю арийскую кровь? Я? — Ланге, покачиваясь, поднялся на ноги. — Вы тут все такие прям аристократы голубых кровей…
— Ланге! — повысил голос Нойман, но кантиненляйтера уже понесло.
— Да, я простой… из рабочих… но я настоящий немец Великой Германии, немец до мозга костей, впитавший это с молоком матери… Не то, что некоторые…
— Это ты на кого сейчас намекаешь? — процедил сквозь зубы Сандлер.
— А то ты не понял, Михаэль? Так я сейчас поясню на пальцах для особо одаренных поволжских…
— А ну, прекратить! — хлопнул по столу ладонью Франц. — Ланге, это переходит всякие границы!
