слышит негромкий, но взволнованный голос Джека, которым он рассказывал ей о том, какой хочет видеть свою жизнь.
– Эти слова мой отец сказал, когда мне было десять лет, и с тех пор я не могу забыть их, – говорил Джек. – А сказал он, что то, чем он – а теперь и мы с тобой, Диана, – занимается, важнее того, что делают короли и премьер-министры. Работа археолога дает возможность людям непосредственно соприкоснуться с самой историей. Она будит их воображение. Проникая в прошлое, мы даем ему тем самым вторую жизнь. Познавая прошлое, мы сами учимся на примерах предков; изучая их ошибки, мы можем избежать своих собственных. Археология помогает связать нить времен и дает возможность всем людям Земли ощутить себя единым целым, одной семьей.
Эти слова, сказанные Джеком, звучали в голове Дианы и сейчас, когда она стояла в задней комнате церкви перед зеркалом в подвенечном платье. Именно в тот день ей показалось, что она заглянула в душу Джека и поняла родство своей души с его душою. И ощущение этого родства душ было для нее едва ли не важнее, чем сегодняшняя церемония, которая должна лишь формально подтвердить его.
Пруденс, мать Дианы, выглянула за дверь и, торжествуя, обвела взглядом море колышущихся за нею лиц. Пруденс была дочерью торговца и переняла от него трезвый взгляд на жизнь. За Стаффорда Санберна она вышла по желанию отца, считавшего ученого хорошей партией для своей дочери. В молодости она не жалела почти ни о чем, кроме, пожалуй, долгих отъездов мужа, да того, что у него нет никакого титула. Увы, он даже не был графом. И вот теперь Диана восполняла этот досадный пробел в жизни своей матери.
Диана увидела перед собой в зеркале счастливую женщину с сияющими черными глазами. Блестящие темные волосы красиво уложены на голове. Диана всегда отличалась от своих родителей – белокурой матери и миниатюрного отца с коричневатой, сожженной солнцем кожей.
Сказать по правде, Диана не была в восторге от своей внешности. Она считала себя слишком... как бы это сказать... экзотичной, что ли. Слишком отличающейся от бледных, хрупких сверстников из аристократических семей. Впрочем, в эту минуту глаза Дианы горели таким ярким светом любви, что даже самой себе она казалась красавицей.
В отличие от своей жены Стаффорд Санберн не придавал графскому титулу жениха ни малейшего значения. Готовясь к выходу в придел храма, он задумчиво улыбнулся дочери и сказал:
– О том, что сегодняшний день настанет, я знал с той минуты, когда впервые увидел вас вместе – тебя и Джека. Воистину, некоторые браки совершаются на небесах, – и добавил, переводя взгляд на жену: – Как жаль, что Нивен не дожил до этого.
Диана крепко стиснула его запястье. Ей тоже не хватало рядом их старинного друга.
В этот момент распорядитель дал сигнал к началу, и все пришло в движение. Сменилась музыка – вместо прозрачного Моцарта зазвучало что-то строгое и торжественное, – и Диана в окружении своих подружек вошла в храмовый придел, нервно поглядывая на лица собравшихся. Многочисленная родня Резерфордов, толпившаяся возле одной из стен собора, состояла в основном из тех, кто приехал в Лондон еще на похороны Нивена, да так и остался здесь до самой свадьбы. Кузины и кузены Джека, дяди и тетки... Сбоку стояли его младшие сестры – восемнадцатилетняя Примми и Эдит, которой только что исполнилось шестнадцать. Они с важным видом следили за тем, как их брат занимает место жениха перед алтарем. Диана тоже увидела Джека – красивого, как никогда, в облегающем фраке, серых брюках, белоснежной рубашке и полосатом черно-серебряном галстуке. Джек повернул голову и встретился взглядом с Дианой. Музыка зазвучала еще торжественнее, и церемония началась.
Не сводя глаз со своего жениха, Диана подошла к алтарю. Ей казалось, что эти несколько десятков шагов – на самом деле долгое путешествие, в конце которого ее ждет начало новой жизни. Встав перед алтарем, Стаффорд вложил ее руку в ладонь Джека, поцеловал дочь в щеку и отступил назад. Рука Джека была горячей и твердой, взгляд его скользил по лицу Дианы. Предыдущие две ночи в общем-то превращали сегодняшнюю церемонию в пустую формальность, но тем не менее он сгорал от желания поскорее остаться наедине со своей очаровательной женой.
В этот миг сзади, у входа, послышался неясный шум, и взгляд Джека стал тревожным. Все головы повернулись к возмутителям спокойствия. Ими оказались рыжеволосый человечек в штатском и трое констеблей. Органист сбился и перестал играть. В воздухе повисла последняя грустная нота. Отец Дианы тоже обернулся к пришельцам и сделал шаг вперед, словно собираясь прогнать их из церкви пинками.
– Что все это значит? – сердито крикнул он.
– Мне очень жаль, сэр Стаффорд, но...
– Кто вы такой, черт побери?
– Еще раз прошу прощения, сэр. Я инспектор Уортингтон из Скотленд-Ярда.
От ярости Стаффорд побагровел так, что это стало заметно, невзирая на его вечный загар.
– Вы в своем уме, инспектор? Как вы смеете прерывать венчание?
– Я все понимаю, сэр. Но информация, которую мы только что получили, делает именно это венчание совершенно невозможным. И я уверен, что вы еще будете благодарны мне за то, что...
– Какая еще информация? – прорычал Стаффорд.
Диана покосилась на Джека, и сердце ее забилось в тревоге. Таким она видела Джека всего однажды, в тот день, когда он подрался с первым школьным забиякой во время перемены, и его отсылали домой – сменить порванную одежду. У Джека был взгляд человека, который сделал то, что обязан был сделать, и готов ответить за последствия.
Инспектор Уортингтон также неотрывно смотрел на Джека.
– Лорд Резерфорд, – сказал он, – в мои печальные обязанности входит арестовать вас именем Ее Величества королевы.
– Бред какой-то! – воскликнул Стаффорд под гул голосов, все громче звучащих под куполом храма. – Скажите ради бога, в чем его подозревают?
– В краже.
Голоса зрителей слились в единый удивленный вздох. Пруденс поднялась со своей скамьи.
– Мы получили известие о том, – продолжал инспектор Уортингтон, – что лорд Резерфорд тайно продал значительную часть ценностей, входящих в так называемую Александрийскую коллекцию. Ценности,
