— Да… Бывает же.
Ролли кивнул так же мрачно, как до этого в машине:
— Бывает…
Ушли мы из кафе только через час. Успели съесть весь бекон, и мне казалось, я вот-вот лопну. Я уселась в машину и перекинула через себя ремень. Оуэн вставил его в застежку и взялся за молоток. Его руки оказались рядом с моей талией, голова — у плеча. Я посмотрела на его темные волосы, россыпь веснушек у уха, длинные ресницы… Оуэн закрепил ремень и откинулся обратно на спинку.
Всю дорогу обратно я разглядывала в боковое зеркало Ролли. Он надевал защиту: вначале на грудь, затем наколенники, налокотники, становясь все крупнее и почти не похожим на себя. Мы затормозили неподалеку от автострады у торгового центра, где находилась секция «Укрепление», и Ролли надел шлем.
— Спасибо, что подбросил. — Ролли вылез из машины. Защита была настолько толстой, что идти он мог только очень медленно и неуверенно, растопырив руки. — Я тебе позвоню.
— Давай! — ответил Оуэн.
Мы поехали дальше. За окном мелькали деревья, а я вспоминала, как неловко себя чувствовала в первый день в машине с Оуэном. Теперь я уже не волновалась. На улице почти не было людей. Работали разбрызгиватели, из одного дома вышел за газетой мужчина в халате. «Вот тебе и подходящий момент», — подумала я, вспомнив Ролли. Надо было что-нибудь сказать Оуэну, может, поблагодарить его или дать понять, как много для меня значит наша дружба. Но только я набралась мужества и открыла рот, как Оуэн меня опередил:
— Ты послушала диски, которые я тебе записал?
— Да, — ответила я. Мы свернули на мою улицу. — Я вчера начала слушать первую песню протеста.
— И?
— Уснула. — Оуэн явно был недоволен. — Но я очень устала. Попробую еще раз и скажу тебе тогда.
— Можешь не торопиться. — Он затормозил у моего дома. — Такие дела быстро не делаются.
— Но ты мне правда дал очень много дисков!
— Десять. Это не много. Так, на закуску.
— Оуэн, да там как минимум сто сорок песен!
— Хочешь учиться? Не жди, пока музыка к тебе придет, а сама двигайся ей навстречу.
— Предлагаешь совершить паломничество? — пошутила я, но, судя по серьезной гримасе Оуэна, он шутить и не думал.
— Можно и так сказать.
— Какого рода?
— Пошли в клуб на концерт на следующих выходных? Хорошая группа, поют вживую.
Я чуть не ляпнула: «Ты что, приглашаешь меня на свидание?» Но вовремя сообразила, что Оуэн ответит правду, а знать ее я не хочу. Если «да», то что? Здорово, конечно, но страшновато. А если «нет», я буду выглядеть глупо.
— А кто думает, что группа хорошая? — спросила я.
— Я, конечно.
— Ага…
Оуэн взглянул на меня недоуменно:
— И не только я. Другие тоже. Ее организовал двоюродный брат Ролли.
— Они…
— Нет, не техно, — отрезал Оуэн. — Их песни ближе к альтернативному року, иногда веселые, иногда нет. Исполнять они будут совсем новые.
— Ну ты и описал!
— Да какая разница, как я описал! Главное, музыка хорошая, — сказал Оуэн. — И поверь, она тебе понравится.
— Посмотрим-посмотрим, — ответила я, и Оуэн улыбнулся. — И когда же выступает эта твоя группа, поющая новые песни, которые ближе к альтернативному року и иногда веселые, а иногда нет?
— В субботу вечером в «Бендоу». Пускать будут всех независимо от возраста. Открывать концерт должна другая группа, так что наша выйдет часов в девять.
— Хорошо.
— Хорошо — это значит, ты пойдешь?
— Да.
— Отлично.
Я улыбнулась. Тут в доме, на лестнице появилась Уитни в пижаме. Она зевнула, закрыв рот рукой, и пошла в прихожую. Рядом на стене мелькала ее вытянутая тень. Уитни зашла в столовую и склонилась над горшками на окне. Пощупала землю в одном из них, а второй повернула другой стороной к свету. Затем присела, сложив руки на коленях, и уставилась на горшки.
Оуэн тоже смотрел на Уитни. Интересно, что он думает? Все выглядело совсем не так, как было на самом деле. Взглянешь на другой дом и увидишь другую картинку, другую историю… Пусть это и не мое дело, но мне вдруг очень захотелось рассказать Оуэну про Уитни.
— В горшках трава. Она ее вчера посадила. Это для лечения.
Оуэн кивнул:
— Ты говорила, что она больна, а чем? Если не секрет, конечно.
— У нее анорексия.
— Ясно…
— Сейчас ей уже намного лучше, — добавила я, и это была правда. Вчера вечером Уитни съела два куска пиццы. Гораздо позже, чем я, сняв с нее жир и разрезав на много маленьких кусочков, но все-таки съела. Так что прогресс налицо. — Когда мы только узнали, что она больна, она была в ужасном состоянии. Даже лежала в прошлом году в больнице.
Мы посмотрели на Уитни. Она встала и откинула с лица прядь волос. Интересно, что теперь думает о ней Оуэн? Как повлияли на ход его мыслей мои слова? Но он оставался непроницаемым.
— Вам, наверно, тяжело пришлось, — сказал Оуэн.
Уитни обошла стол и скрылась на кухне. Но через секунду появилась снова. Все время забываю про хитрость нашего дома: вроде видно все, но определенные островки остаются скрытыми от окружающих.
— Да, очень тяжело. Я страшно испугалась.
Я не сомневалась, стоит ли говорить правду. Так получалось само собой. Не нужно было собирать волю в кулак и заставлять себя быть искренней. Оуэн взглянул на меня, и я сглотнула. А затем, как обычно, когда он меня внимательно слушал, продолжила:
— Просто Уитни очень скрытная. Никогда не скажет, что с ней что-то не так. Вот Кирстен, наоборот, вечно болтает без умолку, и, если у нее что-то случается, не хочешь, а все равно узнаешь. А вот из Уитни все приходится тянуть клещами. Или самим как-то догадываться.
Оуэн снова посмотрел на дом, но Уитни опять скрылась из виду.
— А ты?
— Что я?
— Если у тебя что-то случается, как об этом узнают твои родственники?
«Никак», — подумала я, но, конечно, не произнесла вслух. Просто не могла. А вместо этого сказала:
— Не знаю. Их надо спросить.
Мимо промчался внедорожник, подняв в воздух сложенные у обочины листья. Они ударились о ветровое стекло и упали. Я взглянула на дом. Уитни шла вверх по лестнице с бутылкой воды в руках. На этот раз она взглянула на улицу и, заметив нас, замедлила шаг.
— Мне пора, — сказала я, отстегивая ремень. — Еще раз спасибо за завтрак.
— Да не за что, — ответил Оуэн. — Не забудь про паломничество. В субботу. В девять.
