что у меня есть?!
– Мне больше нравится такой… знаете… как в кафе, – деловито сообщил Джордж.
– Правда? – Кармел была явно заинтригована.
– Ага. Чтобы был с этим… как его…
– Козлина! – взревел шотландец. – Захотел чё! Пошел в жопу!
– Прошу прощения?.. – Джордж недоуменно покрутил головой. Медленно, но верно до него дошел смысл сказанного. – А ну вставай, ты, животное, – с тихой угрозой произнес он.
Анжеле не понравился блеск в его глазах, идущий словно бы из глубины другой галактики. Плохо. Очень плохо. Пытаясь выманить Кармел из секции, Анжела принялась вращать глазами и скорчила грозную гримасу – в надежде на универсальность подобной мимики.
– Ты кого тута животной назвал! – Шотландец приподнялся на кровати. Рядом с Джорджем даже он выглядел коротышкой.
– Разговаривать научись, недоумок, – взорвался Джордж. – Питекантроп!
– Пити… пидиканроп?! Это кого ты тута пидором назвал?
Анжела уже развернулась, чтобы бежать за Мэрн Маргарет, когда Кармел жестом фокусника извлекла из кармана очередную конфетку, положила в рот и блаженно прикрыла глаза. Достала еще одну и сунула в полуоткрытый рот Джорджа:
– Попробуй, малыш.
Джордж уставился на нее. Перевел взгляд на шотландца. Глянул на Анжелу. Успокоился и занялся леденцом.
– Вкусно.
Следующая конфета отправилась в пасть шотландца. В самых тяжелых случаях Кармел всегда советовала одно и то же:
– Вспомни мамочку.
Получилось. Как всегда. Магия Кармел опять сотворила чудо, а Анжеле осталось только вздыхать по пути вниз, размышляя о причудливых, лишенных всякой логики капризах жизни, монашек, мужчин и лимонных леденцов. И о том, что сама она никак не может со всем этим разобраться.
Она очень устала, но вечерние обязанности никто не отменял. Надо пройтись по секциям, закрыть все двери, которые должны быть ночью закрыты… потом писанина, потом сварить суп. Легкий ужин перед вечерней; после вечерни чай, телевизор и две сигареты на сон грядущий. И наконец спать… Спать, спать, спать. Ох, когда еще это будет. Сестра Кармел уже убежала по делам, что-то бормоча себе под нос и притормаживая только для того, чтобы нашлепнуть на стенку картинку с котенком или щенком. Откуда только у нее силы берутся. Ночь на дворе, а она, как всегда, полна энергии; наверняка и мессы ждет не дождется. В приюте любой коридор – алтарь ее неизменного оптимизма. Бог есть любовь. Котята есть любовь. Щенята есть любовь. Анжела поежилась от собственной неполноценности.
Это чувство лишь усилилось при виде Мэри Маргарет, подающей ей знаки из кабинета. Щелчок пальцами и указующий перст в пол рядом с собой. Очень выразительно. Сестра Оливер – старушка лет ста минимум, едва заметная из-под медалей, пришпиленных на платье, – прошмыгнула мимо, шепнув, почти не открывая рта:
– Вас зовут.
Анжела проводила ее угрюмым взглядом. На заре лет или на склоне, ни одна сестра из приюта не пожелает визита в кабинет матери-настоятельницы дважды за один вечер. В кабинет она вошла, поглубже засунув руки в карманы джинсов.
– Да, матушка?
– Мне звонили.
– Правда?
– Да. Звонила тетя Брайди.
– О госпо… простите.
– Скорее «черт побери». На твоем месте я бы сказала «черт побери». Но я ведь не на твоем месте, так или нет?
– Ни в коем случае, матушка.
– Ты что это, мне хамишь? Имей в виду, я не потерплю…
– Нет-нет, что вы. Клянусь, нет. Я всего лишь подтвердила…
– Короче. Дело вот в чем. – Подчеркивая мрачность сообщения, Мэри Маргарет поднялась из-за стола. – Дядюшка Майки, – выговорила она по слогам. Расшифровка, собственно, и не требовалась. Эти два слова, набатом звучавшие в течение всей жизни Анжелы, были сказаны. Пущены в свободный полет на беду тому, кто случайно их услышал. Пусть теперь поломает голову.
– О-о-о, – выдохнула она. Выдавила. Простонала.
– Видимо, вы нужны дома, – без энтузиазма продолжила Мэри Маргарет.
– Д-да, конечно. – Анжела набрала полную грудь воздуха и осторожно спросила: – Швыряется тарелками?
– Хуже. Гораздо хуже. – Эффектная пауза. – Вываливает горшок на улицу. Из окна.
– Это не в первый раз. Пару лет назад он уже такое проделывал, – небрежно, будто о рядовом факте,
