Ангел в доме

– Лимон, – сказала Бонни, кивнув на пустой бокал из-под джина с тоником, где лежал тонкий ломтик.

– Прости?

– Лимон. Ты не поблагодарил за лимон.

Роберт положил вилку и нож на тарелку. Наклонился, опустив подбородок на сцепленные ладони, хотя с большим удовольствием рванул бы сейчас куда подальше. Бонни злится; а когда она злится, ей ничего не стоит его обидеть. Более того, она обязательно его обидит, таков сценарий. Потом будет переживать и каяться, а он – врать, что все, мол, в порядке, что он ничуть не задет. Врать – потому что у Бонни от природы редкий талант попадать в самое больное место. Сколько бы он ни пытался увернуться, отпрыгнуть или попросту дезертировать, ядовитая стрела Бонни неизменно Попадала в цель. И всякий раз ему приходилось залечивать рану и укреплять броню.

– Понятно. Может, поделишься, что не так на этот раз?

– На этот раз? Да как ты смеешь!

– Ты не в своей тарелке.

Одарив его кислым взглядом, Бонни отпилила от куска толстый, розовый, будто язык мающегося жаждой пса, шмат мяса. Сверху примостила половинку печеной картофелины – четвертой за ужин, – шлепнула ложку пюре из брюквы и добрых три ложки густой, жирной подливки. Аккуратно пригладила бока пирамиды, сдобрила таким количеством соли, что Роберта перекосило, после чего набросилась на сооружение с вилкой и ножом, не забывая сохранять все то же кисло-несчастное выражение лица.

– Ну?..

– Обидно. – Бонни уронила вилку. – Очень обидно. Действительно, зачем скрывать? – Взгляд ее извергал эту самую обиду пополам с инквизиторской ненавистью. – Ты обещал… ты сидел вот на этом самом месте и обещал пойти со мной на Барри Манилова. Знаешь ведь, что я не выношу ходить на концерты в одиночку. Чувствую себя полной дурой.

– А в чем проблема? Обещал – значит, пойду.

По правде говоря, обещание это напрочь вылетело у него из головы – амнезия по Фрейду, не иначе. Перспектива провести два с лишком часа, слушая кумира Бонни, да еще в окружении восторженных старух выглядела, мягко говоря, малоприятной. А точнее – противоестественной. Он же мужчина, в конце концов; до старика ему далеко, а из детсадовского возраста, когда всюду ходят с мамочкой, уже вышел. Но уж раз обещал…

– В пятницу, – проскрипела Бонни. – Вечером в пятницу. В следующую пятницу.

– Ну и что?

– Сегодня утром я столкнулась с Питером – вот что. Говорит, ты обещался в пятницу у них быть. Свидание тебе устраивают. Мог бы сам мне сказать.

– Свидание… – Роберт напряг память. – Ничего подобного. Они оставили сообщение на автоответчике, пригласили на ужин, но я ничего не решил. Позвоню и откажусь.

– Хотела бы я знать, что эти двое из себя корчат? С какой стати они на тебя наседают – сделай им то, сделай им это? Послал бы их куда подальше – и все дела. У тебя, слава богу, уже есть подружка – со своими, правда, закидонами, но об этом умолчим.

Забывшись, она опять взялась за соль. Роберт отобрал у нее солонку и легонько погладил по руке. Уж кто-кто, а он знает цену одиночеству.

– Они понятия не имели, что она носит парик, Бонни.

Речь шла о последней из попыток Питера и Аниты сосватать его очередной девице.

– Парик, ха! Ее парик – это цветочки. – Бонни многозначительно вздернула брови.

– Ладно, давай оставим. У них ничего не вышло, так что и вспоминать не о чем.

– Да, но пятница? Почему ты со мной не посоветовался? Мог бы пойти один или еще с кем-нибудь, не пропадать же билетам. Сам ведь мечтал сходить на этот концерт.

Неужели? К чему тогда эти пляски на горячих углях? Вопрос, впрочем, риторический. Такова уж манера Бонни – самой себе устраивать экзекуции исключительно ради возможности позже себя же и пожалеть. Как только изысканные мгновения жалости к себе проходили, обычно наступал тягостный и куда более долгий этап преодоления последствий забастовки. Увы, опыт ее ничему не научил. Из раза в раз она проходила все стадии, все так же поддаваясь настроению и все так же страдая от последствий. Роберт называл перепады ее настроения «припадками». Когда же она научится вовремя притормаживать и пускать в ход логику?

– Ладно, проехали, – фальшиво беззаботным тоном сказала Бонни. – Все равно ты чувствовал бы себя ослом… рядом со своей матерью.

Роберт встал, с грохотом отодвинув стул.

– Довольно. Я иду домой. Позвони, когда перестанешь себя жалеть.

– Сядь. – Бонни дернула его за рукав. – Ну сядь же, Роб. Я исправлюсь, честное слово. – Она была похожа на нашкодившего щенка – седые кудряшки подрагивают, голубые глаза влажно блестят.

Роберт сел, шумно вздохнул и изобразил укоризненно-хитрый взгляд. Бонни хихикнула, не меньше сына довольная окончанием «припадка».

– Ты же знаешь, каковы мы с Питером, когда вместе, – с энтузиазмом пережевывая мясо, ухмыльнулась Бонни. – Ну и чудила твой дружок. Играет у меня на нервах, ей-богу. А уж она тем паче.

– Они хорошие ребята и доказали свою дружбу, Бонни, ты это знаешь. А вот я не знаю, почему вечно ты на них нападаешь.

Ее глаза вновь сузились. Оценивающе. Нет, все в порядке. Очередной припадок откладывается. Бонни театрально пожала плечами: