— Так что вы хотите: слева через квартал «винегретный» район, сзади — «черный». Если бы не метро под самым боком, я бы сюда ни за что не ездила, посп... поспокойнее бы работу подыскала. Ой, икота...С другой стороны, этот наш филиал, магазин наш, из всех филиалов самую большую выручку дает. Панки, которые вот эти, грязные, с сосульками на голове, особенно любят наш магазин, панки нам большую кассу обеспечивают, а тут их много.
— Да, вы правы, каждому свое: на Президентском проспекте — Версаче, Лугоши да Гуччи, а у нас — другая мода, для винегретчиков. Такие времена пошли, раньше всего этого разнообразия в одеждах не знали. — Приемщица обрадована затрясла старинным шиньоном:
— И не говорите: кто во что горазд извращаются. Не разнообразия, а безобразия! Раньше бы такого на улицах не потерпели, а теперь... Это все из Англии нам насаждают: в лоб не захватить, так они исподволь, с молодежи начали, разлагают изнутри, а эти крашеные дурачки и рады стараться: всякую дрянь хватают, что им подсовывают и довольны! Вон, все смотрите, какой я! А ты еще сосунок, тебя родителя кормят-поят, ты абсолютно никакой, а туда же еще!
— Куда катимся... Да, сударыня Синтия, да, вы сто раз правы... Все, счастливо оставаться. Приятно было пообщаться. А до которого часу банк работает?
— С физическими лицами, вроде бы, до семнадцати ноль ноль.
— Спасибо, еще раз до свидания.
— Заходите, всегда рады.
Сигорд бы и не уходил из этого чудесного магазина, обернувшимся для него подлинным рогом изобилия, но... Что дальше-то в него нести? Он давеча хлестанулся насчет расширения ассортимента, но чем реальным подкрепить свои слова? Разве что роконы?
Но они, скорее, для рыбалки, потому как даже для панков резиновые костюмы и резиновые сапоги на подвязочках — очень уж экзотическая одежда. Рыбакам он попытается предложить, конечно, а этим что? Сколько он с военных срубил в общей сумме?
Тысяча восемьсот, да три тысячи, итого четыре тысячи восемьсот талеров! Да тысяча талеров от Камала, за ящики, но она вся ушла на житье. Почти шесть тысяч! Вот это размах. Плюс документы, кошмар его ночей, долгий, многолетний кошмар — удостоверение личности, паспорт, без которого он не человек... Человек, он человек и без документов, но — неполноценный гражданин. Сколько же у него всего денег? Если к плюсам прибавить минусы, не забыть предыдущий остаток, то... Куда утекают деньги, куда? Старых денег было около трех тысяч, чуть поменьше, новых — четыре восемьсот. Итого должно быть семь семьсот, а в наличии — семи шестисот нету. Надо завести книжечку, в которую заносить все расходы, вплоть до пенса. Сигорд поразмыслил конкретно, где и за сколько возьмет он специальную книжечку и специальную ручку, чтобы та служила только этим записям и ничему больше, чтобы не терялась и всегда, хоть в три часа ночи была бы при книжечке... Нет! То есть, да: книжечку он заведет, а скопидошить в нее бытовую мелочевку до пенса — не бу-дет! Это противно. Деловые расходы — иной коленкор, там любая мелочь важна, для учета и размышлений, а купленную коробку спичек учитывать он не намерен. Лучше терзаться неведомым дефицитом, чем так... Или это спесь скоробогача? Сигорд растрепал в беспорядок стопку банкнот на столе — держать дома боязно — и в банк боязно. Положить не проблема, банк действительно надежный, но ведь налоговая служба есть на белом свете, для нее все банки, все счета прозрачны, даже президентские. Те, правда, посмертно приобретают прозрачность, на беду многочисленным наследникам и сподвижникам... Эх, выпить бы! Сколько «конины» можно купить на эти деньги... Сигорд немедленно прикинул: отечественного разлива пятизвездочный, который по сорок талеров — его сто девяносто бутылок купить можно, девяносто пять литров, девять с половиной ящиков! Ну а почему бы и нет, собственно говоря. Отпраздновать крутую сделку, бокал-другой. под хорошую заку... Нет!!! Нет, сука! Не хочу. Не буду. Я не хочу ничего пить, кроме воды. И чая! Надо пойти и поставить чай... Сигорд попытался было привстать на ватные ноги и рухнул обратно на стул. Сердце бешено стучало, пот заливал глаза, хотелось сползти прямо на пол, на облупившиеся от краски половицы и уснуть... Э-э, старичок, нельзя тебе так волноваться, если, конечно, ты не собираешься сделать своей наследницей Патю. Дыши, дыши... Теперь встал и пошел к плите. Спокойно, отирая пот рукавом, поскольку у тебя ведь нет кухонного полотенца? А до ванной сравнительно далеко. Будем считать, что это не инфаркт, не предынфарктное состояние, а трудовой пот от пересчета бумажек. Вот молодец. Вот умничка. Бульончик обождет, сначала некрепкий сладкий чай.
Сигорд хвалил себя вслух, кивал в ответ, комментировал каждое свое движение на пути к спасительному чаепитию — и отпустило, еще до первого глотка полегчало. И еще кружечку для закрепления. Это ничего, что потом придется просыпаться в туалет бегать, трижды за ночь, как минимум, зато душевно... К урологу бы сходить — что там у него такое ноет? Дорого. А вот зубы... Сигорд вспомнил взгляды своих знакомых, не коллег по свалке, а нового розлива, благополучных членов общества, как они смотрели на его рот, негусто набитый кривыми и черными обломками... Да, грустно... Наверняка и запах есть. Сигорд вспомнил, как в прежней жизни читал какую-то книжку про какого-то подростка, по его примеру дохнул в ладонь, согнутую в ковшик и попытался оттуда вынюхать, сильно ли пахнут пищевые останки, затаившиеся в зубных развалинах. И раз, и другой, и пятый — ничего не понять, правильно пословица говорит: свое дерьмо не пахнет. А что такое пища — как не говно в юности?
— Что это?
— Образец. Сумка на ремне через плечо. Бывшая противогазная сумка.
Девушка из отдела закупок, по имени Лючия, пройдошистая и настырная девица, сменщица Синтии, но молодая и не такая стервозная в работе с клиентами вроде Сигорда, с сомнением шмыгала носом.
— Очень уж она такая...
— Какая?
— Вот если бы ремень был не брезентовый, а из никелированной цепочки...
— Да??? Ну и кто бы такую буржуазную дрянь носил бы?
— А эта холстина — не дрянь?
— Дрянь, но это не холстина, а тоже брезент, более изящной выделки.
— Изящной! Господи-и... На реализацию возьмем с десяток, покупать не будем. Это совершенно точно.
— Давайте хоть так. По четвертаку выставляйте.
— Дорого же! Я бы такую за двадцать пять — ни за что бы не купила!
— А вам и не надо покупать, я вам дарю вот эту. И, предвидя ваши возражения, не в виде взятки, а как бы демонстрационную модель.
Лючия стриганула взором на прозрачную перегородку, отделяющую ее закуток от общего отдела...
— Берите, берите. Если бы я вас взялся уламывать не на реализацию, а на закупку...
— Никаких закупок.
— Вот я и говорю: тогда Родригес мог бы придраться, что, мол, вы лоббированы поставщиком...
— Что сделаны? Ло...
— Лоббированы — это такой термин из большой политики. Но вы на реализацию берете — чего тут такого? Не Родригес же, господин ваш Виталле, будет качество сумочки испытывать? Гляньте, прикольно же?
— Прикольно то оно прикольно, да будет ли толк...
— Вот и посмотрим вместе.
— Хорошо. Тогда оформляем один десяток...
— Два, на всякий случай.
— Хорошо, два десятка, по двадцати пяти каждый, из расчета двадцати процентов комиссионных...
— Да, да. Как обычно. Что? Да, вот документы, сверяйте, это святое.
Прошла неделя — ушли две сумки. Сигорд приуныл: козырной обуви на свалке больше не было, твердых кружочков он домой натаскал целый Монблан, триста с лишним цилиндров, по сотне кружков в каждом, но куда их пристраивать? Сумки эти — не миновать уценивать, остальные тюки выбросить, тоже место занимают... Через три дня пришлось идти в магазин, чтобы взять деньги, если что вдруг продано, и делать неумолимую уценку...
— Ёкалэмэнэ, господин Сигорд! Вас господин Родригес, ждет не дождется! То вы тут каждый день, как на работе, а когда нужно — вас не найти!
— Что случилось, Лючия? Что-нибудь плохое?
