Харбери так и поступил, и Нобл не замедлил с ответом. Сам Харбери не получил никаких указаний, но дна дня спустя у него в офисе появился Эзра Барнс.
— Что там у вас стряслось, Билл? — спросил он. — Меня бросают вам на подмогу.
Харбери знал, что на Барнса можно положиться, а тут он сам говорит, что ему приказано оказать Харбери содействие.
Пришлось посвятить Барнса в разногласия с Паттерсоном.
— Ничего, — утешил его “король репортажа” и добавил: — Сегодня вечером позвоню в Париж.
Харбери не понял:
— В Париж? Зачем?
Барнс раздвинул толстые губы, что означало у него улыбку.
— Сообщу, что у старика Паттерсона разыгралась подагра, — все так же загадочно пояснил он. — Попрошу прислать для него лекарство.
Ровно через четыре дня после непонятного разговора с Барнсом в посольстве появился некий господин Флаухер.
Самый обычный турист из Западной Германии, господин Карл Флаухер прибыл в Москву из Ленинграда. Ничем предосудительным он в Советском Союзе не занимался.
Коренной баварец, он происходил из старинной бюргерской семьи. Отец его, видный южногерманский промышленник, к концу жизни стал одним из заправил крупнейшего химического концерна. Сыну он дал солидное образование, и едва тот обзавелся дипломом инженера, как получил пост одного из директоров концерна.
Флаухеры знали, как делаются деньги. Старший Флаухер был близок к Папену, к Гинденбургу, но к моменту, когда младший Флаухер возглавил дело, Гинден-бург стал для Германии вчерашним днем.
Карл Флаухер налаживал связи за океаном и поддерживал Гитлера. Щедрые финансовые субсидии нацистам сблизили его с вождями Третьего рейха. Никто не смел вспомнить, что мать Флаухера происходила из династии Ротшильдов. Восстановление экономики Западной Германии по окончании войны сделало Флаухера мультимиллионером.
Но об этом знали немногие. Даже очень немногие. Флаухер не искал популярности, он ценил реальную власть. Он всегда мог позвонить любому министру Боннской республики и рассчитывать, что его просьба будет удовлетворена.
Но на этот раз господин Флаухер поехал в Россию действительно только как турист. В Ленинграде он ознакомился с Эрмитажем, любовался Невой, в Москве осмотрел Кремль, посещал театры и выставки, интересовался жилищным строительством. Он был туристом, только туристом, и ничем, решительно ничем больше!
Поэтому он с большой неохотой согласился принять у себя в гостинице мистера Барнса, корреспондента “Пресс-Эдженси”, пожелавшего проинтервьюировать господина Флаухера.
Однако после доверительного разговора с корреспондентом Флаухер тут же отправился разыскивать Паттерсона.
Мистер Флаухер представился чиновнику посольства и выразил желание видеть мистера Уинслоу.
— Мистер Уинслоу очень занят…
Мистер Флаухер попросил передать мистеру Уинслоу свою визитную карточку.
Через минуту появилось некое юное существо.
— Мистер Уинслоу извиняется…
Тогда мистер Флаухер достал из кармана еще одну карточку, написал на ней что-то и настойчиво попросил показать карточку мистеру Уинслоу еще раз.
Юное существо по пути к своему шефу прочло, разумеется, что написал настойчивый субъект: “Меня просил зайти к вам мистер Фишер”.
Юное существо так ничего и не поняло, когда мистер Уинслоу заторопился в приемную навстречу странному гостю.
— Простите, мистер Флаухер… Чем могу быть полезен?
— Говорят, мистер Паттерсон — ваш гость?
— Он как раз у меня.
— Мне хотелось бы видеть…
— Прошу…
Они прошли в одну из гостиных.
— Я приглашу мистера Паттерсона…
Паттерсон не замедлил появиться.
— Мистер Паттерсон? Флаухер…
Они обменялись рукопожатиями. Мистер Флаухер бросил на мистера Уинслоу ласковый выразительный взгляд.
— Вы меня извините?
— О! Я понимаю…
Мистер Уинслоу покинул гостиную, и вот Флаухер и Паттерсон остались с глазу на глаз. За низким полированным круглым столиком, в низких неудобных креслах сидели важный и строгий Паттерсон и коренастый, черноволосый, подстриженный ежиком господин Флаухер в недорогом спортивном сером костюме.
— Рад с вами познакомиться, мистер Флаухер, — сказал Паттерсон. — Мистер Фишер — мой друг.
— Мой тоже, — заметил Флаухер. Паттерсон приветливо улыбнулся.
— Друзья наших друзей — наши друзья. Есть такая французская поговорка.
Но Флаухер не обратил внимания на французскую поговорку.
— Я тоже рад познакомиться, — сказал он. — Тем более что у меня к вам маленькое дело. Однако, извините, знаете ли вы меня?
— Конечно, мистер Флаухер, — любезно ответил Паттерсон. — Ваша фамилия значится в западногерманских справочниках.
— Да, — подтвердил Флаухер. — Мне принадлежат несколько предприятий.
— Крупных предприятий, мистер Флаухер, — поправил его Паттерсон.
— В справочниках перечислены далеко не все…
Паттерсон засмеялся.
— Тем лучше, мистер Флаухер!
— А вы — стиральный порошок “Майское утро”? — осведомился Флаухер.
— Да, — подтвердил Паттерсон. — “Майское утро” и мыло “Командор”.
— Вы входите в Объединение мыловаренной промышленности? — осведомился Флаухер.
— Конечно, — подтвердил Патгерсон. — Надо иметь возможность диктовать рынку свои цены.
— Я знаком с деятельностью вашего Объединения, — сказал Флаухер.
— Конечно, — согласился Паттерсон. — Если мистер Фишер ваш друг…
— Он стал моим другом после того, как был избран на пост директора Объединения, — уточнил Флаухер.
Такое примечание прозвучало для Паттерсона несколько загадочно.
Флаухер заерзал в своем кресле.
— Если позволите, я закурю, — сказал он и полез в карман.
Паттерсон придвинул к гостю деревянную коробку, оклеенную позолоченными этикетками.
— Прошу. Мы хотя и в ссоре с правительством Кастро, но сигары оттуда получаем по-прежнему. Настоящие “Корона-Империаль”.
Флаухер открыл свой объемистый портсигар.
— Для меня эти сигары слишком дороги, — сказал он. — Я курю немецкие.
Он не спеша раскурил сигару.
— Ну и как идет на рынке ваш порошок? — осведомился он.
— О! Что касается мыльного порошка, я монополист, — самодовольно произнес Паттерсон. — Ни одна хозяйка не променяет “Майское утро” ни на что другое!
Флаухер задумчиво выдохнул сизое кольцо дыма.
