— Да расстреливай, — говорили ему, — Лучше здесь подохнуть, хоть домой попадешь, чем там на улице и быть сожранным потом собаками.
Каждый офицер и солдат ему объяснял, что ночью добраться до своих невозможно, такое путешествие может закончиться только одним — гибелью. Генерал смирился и решил обождать до утра.
И вот Кравченко снова здесь, среди своих.
— Когда вам домой? — спросил я.
— Вообще мы уже на этой неделе уезжаем отсюда. Пора уже.
Я рассказал про задание редакции. Офицеры подивились:
— Такое впечатление, что ваши начальники сбрендили. Ты журналист, а не разведчик. На хер твоим начальникам знать, где их базы?
— И потом в городе к боевикам ты никак не перейдешь, — добавил Сергей, — Если сунешься, они тебя сразу шлепнут. Подумай сам, вокруг война и тут появляешься ты. Че ты им скажешь? Что ты журналист? Документ покажешь? И кого ты своими бумажками убедишь? Они тебя за комитетчика сразу примут и шлепнут на всякий случай. Могут попытать для порядка. А уж под пытками ты признаешься и в том, что было и в том чего не было. Мы бы, например, тебя точно шлепнули бы, если б ты к нам во время боев со стороны боевиков пришел, да еще начал бы про операции да маневры выяснять. Сам подумай. Это ж война, а не «Зарница».
Я для виду согласился. Но ночью долго не мог уснуть и все размышлял: выполнять задание редакции или нет? С одной стороны это был вроде как вызов моему профессионализму. С другой стороны — они же меня уже кинули вместе с моим профессионализмом впридачу. Спросил у Ангелов.
— Мы, честно сказать, вообще против подобных прогулок. У тебя от этого характер портится.
— А как же профессионализм? — возразил я.
— А на фига мертвому профессионализм? Или скажем так, что лучше: мертвый профессионал или живой дилетант?
— Вот и фотограф мне говорит, что ни одни в мире кадр не стоит того, что бы за него умереть.
— Может, стоит прислушаться к умным людям? — махнули они крыльями и улеглись спать.
Возвращение
Утром мы с фотографом двинули на аэродром. Разведчики подбросили нас к самолетам и сразу же договорились с пилотами, чтобы нас взяли в Моздок. Мы попрощались. Обменялись телефонами. В тот момент я еще не знал, что вижу Сережу Кравченко в последний раз. (Через несколько месяцев он погибнет на гражданке).
На взлетное поле приземлился транспортный вертолет Ми-26. В народе его называют «корова». Но Боже упаси произнести вам это слово при пилотах этой вертушки. Вы больше никогда никуда не полетите. Возможно, что и ходить после этого будет трудно.
Отрылась задняя рампа и на бетонку высыпали морские пехотинцы. Одетые с иголочки: новенький камуфляж, на касках, несмотря на зиму, трепыхались искусственные зеленые листочки. Все как один жевали жвачку и глазели с интересом по сторонам. Вдали громыхал Грозный. Зарево пылало даже днем. Офицеры выстраивали своих солдатиков в колонну. Бравый вид. Крепкая уверенность. Стальной блеск. Этим подразделением можно было любоваться. (Тем, кто неравнодушен к военной романтике).
Со стороны громыхающего города к взлетной полосе прыгал по ухабам военный УРАЛ. Порывом ветра с кузова сорвало брезент. Морпехи прекратили жевать и заметно потускнели. УРАЛ оказался нашим «старым знакомцем». Только теперь он был до верху нагружен человеческими останками. При свете дня хорошо различались кровавые подтеки на его деревянных бортах. Из мешанины человеческих частей торчали вперемешку головы, руки, ноги. Я снова посмотрел на морпехов. Они заворожено провожали грузовик глазами и когда он скрылся в глубине взлетки, где-то за вертолетами, снова вперились в кровавое, громыхающее зарево над Грозным.
— Настоящая месорубка, — подумал я, — Грузовик идет из города, морпехи стоят колонной в сторону Грозного. Возможно сейчас они увидели свое будущее. То что от них останется через какое-т время. Наверное те, кого везут сейчас в УРАЛе тоже когда-то выглядели стальными парнями с решимостью в глазах. И также стояли колонной, смеялись, жевали жвачку и готовились к боям.
Но они погибли и ради чего? Что там в Грозном такого за что люди пачками должны погибать?
Подошла наша вертушка и мы встали вместе с военными в строй, на посадку.
Зимним вечером на военном аэродроме в Моздоке лучше не показываться. Не в том смысле, что опасно, а в том, что здесь ты никого не найдешь. Огромные расстояния между взлетной полосой и штабом по управлению полетами, а также полнейшее отсутствие связи делают безнадежными все пешие попытки узнать о самолетах на Москву и договориться о полете.
В жуткую, пробирающую до костей метель, мы вынырнули из ночи после пяти километров марша, возле какого-то штаба. Военные такие люди, которые не нуждаются в поясняющих надписях.
Табличка на дверях гласила: «Штаб в/ч 347693». Что это? Почему именно 34769? А не скажем 54098? Что должны сказать эти цифры постороннему человеку, если они и самим-то военным ничего не говорят?
Пошли выяснять. В здании нас встретила гулкая пустота и тусклые лампы. Ну триллер. На улице метель, в здании ни души. Хоть ложись и помирай. Обмороженными руками я дергал запертые двери и медленно в каком-то тупом оцепенении продвигался по коридору. Скоро двери кончились. Мы с фотографом поднялись на второй этаж. Та же гулкая пустота.
— Ищешь кого-то? — спросили вкрадчиво Ангелы.
— А по мне не видно? — язвительно заметил я, — Лучше помогли бы.
— Счастья добивается только упорный человек.
— Ну не орать же мне в самом деле?
— Зачем вопить? Мы тебе сказали: упорный человек, а не сумасшедший горлопан.
Я снова начал дергать двери. И! О ЧУДО! Дверь открылась! Как говорил один известный писатель: если чудеса начинают приключаться, то их уже хрен остановишь.
На кушетке, заложив руки за голову, лежал человек в летной форме. Он тупо смотрел в потолок.
Я поздоровался. Военный встал и уселся за письменный стол.
— Вы кто? — спросил он буднично, словно давно поджидал, когда мы его обнаружим.
— Мы журналисты, нам бы в Москву улететь. Позарез надо. Мы только-только из Грозного, — на свет в очередной раз появились документы.
Военный повертел их в руках и задумчиво спросил: — А меня-то вы как нашли?
Мы с Серегой переглянулись. Что ему ответить? Что мы его и не искали? Мы ведь даже не знаем ни кто он, ни что он может для нас сделать. Но судя по его вопросу, мы попали куда надо.
— Да вот шли и нашли, — сказал я загадочно.
— Понятно, — ответил военный не менее загадочно, — Так значит в Москву?
Мы кивнули.
— А сами вы из Грозного?
— Сами мы из Москвы, ездили в Грозный в командировку, — я достал командировочное удостоверение.
Они и его повертел в руках.
— Кстати, моя машина у входа стоит? — спросил военный.
— Там вообще никакой машины нет, — сказал я.
— Вот бля! — возмутился военный, — Так когда вам надо в Москву?
Они тут каждую минуту что ли на Москву взлетают? — подумал я.
— Да хотелось бы уже сегодня, — сказал вслух.
Военный заглянул в бумаги на столе: — Вот сейчас будет взлетать «Скальпель». С четвертой.
