машину и укатил. Вяземский занял его место. Я тоже перебрался на переднее сиденье. Профессор увел автомобиль под знак, указывающий направление на Париж.
— Паспортом доволен? — спросил он.
— Еще как! Только почему я вдруг стал англичанином Вайсманном?
— А тебе какая разница? Британское гражданство не самое плохое в этом мире. Вот увидишь.
— Но я по-английски совсем не понимаю!
— Ну, всего мы предусмотреть не могли. Да и зачем тебе английский? С кем ты собрался на нем разговаривать?
— Но ведь легенда у меня какая?
— Плюнь ты на свою легенду. Думаешь, тутошняя полиция как московские менты? Забудь. В Европе не станут спрашивать у тебя на каждом шагу прописку, придирчиво изучать документ. Кому ты нужен, если ведешь себя прилично?
— А куда мы едем?
— В один хороший парижский отельчик. Там обоснуемся и начнем поиски. У нас же список агентов! Тот, что передал мне мой приятель… покойный…
— Кстати, у меня к вам куча вопросов.
— Весь внимание.
— Кем все-таки был тот убитый в кафе разведчик?
— Объясняю. Он — бывший связной одного из ликвидаторов в Европе. Каким-то образом ему удалось раздобыть адреса самих ликвидаторов. Этот список я у него купил.
— А почему его убили, а нас оставили в живых?
— Две версии. Либо киллер не знал, кому именно должен был передать секретные материалы этот несчастный. Либо киллер пришел за ним по каким-то еще стародавним делам.
— Ну, а те, что пытались нас взять у кафе?
— Вот они, кстати, могут быть конкурирующей структурой.
— Какой-какой?
— Леша, в деле разведки иногда не знаешь, кто именно тебе противостоит. Это как раз и есть такой случай. Наверное, кто-то решил убрать всех связных и устранить тем самым угрозу для лидеров НАТО. Киллер вполне может принадлежать к какой-нибудь иностранной разведке. А вообще, давай оставим разговоры на потом.
Мы въехали в Париж.
Небольшой отельчик «Блэк стоун», где мы остановились, находится на рю Амстердам. Или, проще сказать, на улице Амстердамской, в центральном округе столицы. У парижского отеля было почему-то английское название. «Черный камень».
Его хозяйка, бойкая дама мадам Риволье, всегда была ярко, но со вкусом накрашена, ходила в короткой юбке, черных колготках, в туфлях на высоком каблуке и белой блузке. Судя по лицу и рукам, эта мадам выглядела где-то на тридцать пять, максимум сорок годков. Она всегда была очень приветлива, балагурила с постояльцами отеля. Ни один гость не оставался у нее без внимания. И стоило только к ней обратиться, как она хваталась за решение любого вопроса и доводила его до конца.
Не погрешу, если скажу, что мадам Риволье произвела на меня огромное впечатление. Особенно когда профессор раскрыл мне ее маленькую тайну:
— Как ты думаешь, сколько лет этой тете?
— Лет тридцать—тридцать пять, — пощадил я даму.
— Шестьдесят один год!
— Не может быть!
— Может. Вот что делают с женщиной необременительный труд, хорошая жизнь и великолепная косметика. Хотел бы ты, чтобы и твоя жена выглядела так же в шестьдесят лет?
— Еще как хотел бы!
— Тогда вези свою супругу в Париж. Это место, где должны жить все хорошенькие девушки на свете.
Весь день я отсыпался. Уютная кровать и мягкая постель…
Проснувшись к вечеру, первым делом взял с тумбочки пульт и послал сигнал телевизору. По «ящику» — выпуск новостей. Ведущая лопотала так быстро, что я понял от силы две-три фразы. Несколько лет назад я довольно свободно говорил по-французски, но служба в Вооруженных силах и последующие события вымели из моей памяти большую часть словарного запаса. Я вздохнул: придется восстанавливать навыки.
После новостей начался фильм «Папаши», с Депардье и Ришаром. Ну кто не смотрел эту картину! Тут даже перевод не требовался.
В номер заглянул Григорий Алексеевич. Я мельком пожалел, что забыл закрыть дверь. Профессор осмотрелся, крякнул с довольным видом и присел на край постели:
— Киношкой балуешься? Пора собираться.
— У меня всего один треклятый костюм! — пожаловался я. — Мне надо срочно переодеться. Иначе неприятности нас не оставят. По крайней мере меня. Я опять напьюсь вдрабадан!
— Именно этим мы и собираемся заняться! Мы идем в «Мулен Руж», Леша!
— Красная мельница, — автоматически перевел я. Эка! Жив словарный запас, жив!
— О, вы знаете французский! — сыронизировал профессор.
— Я даже знаю, что в этом «Мулен Руже» показывают. М-м, понаслышке, разумеется.
— Ну вот, теперь получишь возможность знать не понаслышке.
Не стану описывать «Мулен Руж». Каждый сам может взять открытку и посмотреть, как выглядит это кабаре, где танцуют шикарные длинноногие девицы в роскошных, но весьма скудных нарядах. Гарцуют по залу официанты с подносами. Негоцианты, меценаты, богачи, заблудшие туристы…
Мы с профессором примостились у барной стойки. Взяли по стакану виски со льдом и принялись изучать публику. Публика еще та! В смысле, девицы. Такое впечатление, что они все в перьях и… больше ни в чем.
— Вот нужный человек! — Профессор отставленным мизинцем указал на незнакомца в смокинге.
Кому, блин, нужный?! Я-то решил, что Вяземский меня развлечься вытащил!
— Зовут его Карл Риддел. Тебе, Леша, надо с ним познакомиться. Скажи ему, что ты журналист, что пишешь книгу.
— Он… с дамой.
— Эх! Вечно тебя учить надо! Погоди, я сейчас.
Вяземский пропал в холле «Мулен Ружа». Через минуту появился снова, но уже с роскошным букетом алых роз в блестящей обертке с ленточками.
— Держи. Подаришь даме. Здесь так принято… Да, и не забудь кое-что еще. — Профессор раздвинул у основания букета стебли цветов. Там тускло сверкнул пузырек с маслянистой желтоватой жидкостью.
— Это еще что?!
— Ароматизатор обыкновенный, — успокоил Вяземский. — Пойдешь к столику, надави на резиновую крышечку. Запах роз станет значительно ярче. Потом подаришь даме цветы. Она будет в восторге. Вот увидишь.
Я отпил из стакана, для храбрости, и запетлял среди столиков к связному. Подходя к столику, надавил на крышечку пузырька. И почувствовал, как под пальцем будто сломалась тонкая мембрана. Розы пахли просто чудесно.
— Мадам, месье, добрый вечер… Месье, простите, вы Карл Риддел? — спросил я как можно галантнее.
Мадам и месье насторожились. Дама стрельнула глазами по периметру зала и даже заглянула мне за спину: не скрывается ли там еще кто-то?
— В чем дело? — спросила она неприязненно. Эта фифа уже не казалась такой роскошной и женственной, как поначалу. От нее повеяло жестокостью и грубой мужской силой. Точно такие же волны исходят от всех женщин, которые работают в ФСБ или МВД.
— Я журналист. Это вам. — Я протянул букет и постарался выдавить на лице улыбку.
