Метаморфозы

        Птицы тогда, не боясь, безопасно летали под небом

100 И по просторам полей бродил неопасливо заяц;

        За кровожадность свою на крюке не висела и рыба.

        Не было вовсе засад, никто не боялся обмана,

        Все было мирно тогда. Потом, меж смертными первый, —

        Кто — безразлично — от той отвратился еды и впервые

105 В жадное брюхо свое погружать стал яства мясные.

        Он преступлению путь указал. Зверей убиеньем

        Часто бывал и дотоль согреваем клинок обагренный.

        Не было в этом вины: животных, которые ищут

        Нас погубить, убивать при всем благочестии можно, —

110 Именно лишь убивать, но не ради же чревоугодья!

        Дальше нечестье пошло; и первою, предполагают,

        Жертвою пала свинья за то, что она подрывала

        Рылом своим семена, пресекая тем года надежду.

        После козел, объедавший лозу, к алтарю приведен был

115 Мстителя Вакха: двоим своя же вина повредила.

        Чем провинились хоть вы, скот кроткий, овцы, на пользу

        Людям рожденные, им приносящие в вымени нектар?

        Овцы, дающие нам из собственной шерсти одежды,

        Овцы, жизнью своей полезные больше, чем смертью?

120 Чем провинились волы, существа без обмана и злобы, —

        Просты, безвредны всегда, рождены для труда и терпенья?

        Неблагодарен же тот, недостоин даров урожая,

        Кто, отрешив вола от плуга кривого, заколет

        Пахаря сам своего; кто работой натертые шеи,

125 Коими столько он раз обновлял затвердевшую ниву,

        Столько и жатв собирал, под ударом повергнет секиры!

        Мало, однако, того, что вершится такое нечестье, —

        В грех вовлекли и богов; поверили, будто Всевышний

        Трудолюбивых быков веселиться может закланью!

130 Жертва, на ней ни пятна, наружности самой отменной, —

        Пагубна ей красота! — в повязках и золоте пышном

        У алтаря предстоит и, в незнанье, молящему внемлет;

        Чувствует, как на чело, меж рогов, кладут ей колосья, —

        Ею возделанный хлеб, — и, заколота, окровавляет

135 Нож, который в воде, быть может, приметить успела.

        Тотчас на жилы ее, изъяв их из тела живого,

        Смотрят внимательно, в них бессмертных намеренья ищут!

        И почему человек столь жаждет еды запрещенной?

        Так ли себя насыщать вы дерзаете, смертные? Полно!

140 О, перестаньте, молю. Прислушайтесь к добрым советам!

        Если кладете вы в рот скотины заколотой мясо,

        Знайте и чувствуйте: вы своих хлебопашцев едите.

        Бог мне движет уста, за движущим следовать богом

        Буду, как то надлежит. Я Дельфы свои вам открою,[594]

145 Самый эфир, возвещу я прозренья высокого духа;

        Буду великое петь, что древних умы не пытали,

        Скрытое долго досель. Пройти я хочу по высоким

        Звездам; хочу пронестись, оставивши землю, обитель

        Косную, в тучах; ступать на могучие плечи Атланта.

150 Розно мятущихся душ, не имеющих разума, сонмы

        Издали буду я зреть. Дрожащих, боящихся смерти,

        Ныне начну наставлять и судеб чреду им открою.

        О человеческий род, страшащийся холода смерти!

        Что ты и Стикса, и тьмы, что пустых ты боишься названий, —

155 Материала певцов, — воздаяний мнимого мира?

        Ваши тела — их сожжет ли костер или время гниеньем

        Их уничтожит — уже не узнают страданий, поверьте!

        Души одни не умрут; но вечно, оставив обитель

        Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова.

160 Сам я — помню о том — во время похода на Трою

        Сыном Панфеевым был Эвфорбом,[595] которому прямо

        В грудь засело копье, направлено младшим Атридом.

        Щит я недавно узнал, что носил я когда-то на шуйце, —

        В храме Юноны висит он в Абантовом Аргосе ныне.

165 Так: изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая,

        Входит туда и сюда; тела занимает любые

        Дух; из животных он тел переходит в людские, из наших

        Снова в животных, а сам — во веки веков не исчезнет.

        Словно податливый воск, что в новые лепится формы,

170 Не пребывает одним, не имеет единого вида,

        Но остается собой, — так точно душа, оставаясь

        Тою же, — так я учу, — переходит в различные плоти.

        Да не поддастся же в вас благочестие — жадности чрева!

        О, берегись, говорю, несказанным убийством родные

175 Души из тел изгонять! Пусть кровь не питается кровью.

        Раз уж пустился я плыть по открытому морю и ветром

        Парус напружен, — скажу: постоянного нет во вселенной,

        Все в ней течет — и зыбок любой образуемый облик.

        Время само утекает всегда в постоянном движенье,

180 Уподобляясь реке; ни реке, ни летучему часу

        Остановиться нельзя. Как волна на волну набегает,

        Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною, —

        Так же бегут и часы, вослед возникая друг другу,

        Новые вечно, затем что бывшее раньше пропало,

185 Сущего не было, — все обновляются вечно мгновенья.

        Видишь, как, выйдя из вод, к рассвету тянутся ночи,

        Ярко сияющий день за черною следует ночью.

        Цвет не один у небес в то время, как, сковано дремой,

        Все в утомлении спит; иль в час, когда Светоносец

190 Всходит на белом коне; тогда ли, когда на рассвете

        Паллантиада весь мир, чтобы Фебу вручить, обагряет.

        Даже божественный щит, подымаясь с земли преисподней,

        Ал, возникая, и ал, скрываясь в земле преисподней,

        Но белоснежен вверху затем, что природа эфира

195 Благоприятнее там и далеко земная зараза.

        Также Дианы ночной не может остаться единым