Встань же; плакать зачни; оденься в одежды печали;
Голос прибавил Морфей, который она за супружний
Голос могла бы принять; и казалось, доподлинно слезы
Он проливает; в руках — движения были Кеика.
И застонала в слезах Алкиона; все время руками
И восклицает: «Постой… Куда ж ты? Отправимся вместе!»
Голосом, видом его смущена, отряхает, однако,
Дрему и прежде всего озирается, все ли стоит он
Там, где виден был ей. Но, встревожены голосом, слуги
Бить себя стала в лицо, на груди разрывая одежды,
Ранит и грудь. Волос распустить не успела — стрижет их, —
И на вопрос, отчего она плачет, кормилице молвит:
«Нет Алкионы уже, нет больше! Мертвою пала
В море супруг мой погиб: я видела, я распознала;
Руки простерла его задержать, как стал удаляться, —
Тенью он был! Все ж тень очевидна была; то супруга
Подлинно тень моего. Но ежели спросишь, — другим был
Бледный он был и нагой, со струящимися волосами
Перед несчастною мной! На этом вот месте стоял он
В образе жалком, — искать я стала, следов не видать ли, —
Вот оно, вот оно то, что вещую душу страшило!
Как я хотела, чтоб он, коль уже отправлялся на гибель,
Взял с собой и меня! С тобою бы надо, с тобою
Плыть мне. Поскольку во всю мою жизнь ничего не свершила
Я несовместно с тобой, — пусть были б и в смерти мы вместе! —
Нет меня в море, но все ж я у моря во власти: и моря
Горше да будет мне мысль, что стану стараться напрасно
Жизни срок протянуть, а с ней и великую муку!
Не постараюсь я, нет, тебя не оставлю, мой бедный!
Свяжет в могиле двоих, то надпись надгробная. Если
Кости к костям не прильнут, хоть имени имя коснется».
Больше сказать не могла от страданья. Прервал ее слово
Плач, и жалобный стон из убитого сердца исторгся.
К месту, откуда она на отплывшего мужа глядела.
Молвит: «Медлил он здесь, здесь, — молвит, — парус он поднял,
Здесь на морском берегу он меня целовал…» — повторяет.
Все, что свершилось тогда, пред очами встает; и на море
Видится ей — будто тело плывет. Сначала не может,
Что там такое, решить. Но лишь малость приблизились волны —
Явственно тело она признает, хоть оно и далёко.
Пусть не знала, кто он, но, видя, что жертва он моря,
«Горе тебе, о бедняк, и твоей — коль женат ты — супруге!»
Тело меж тем на волнах приближалось. Чем долее смотрит,
Меньше и меньше она сомневается; вот уже близко,
Около самой земли: уже распознать его можно.
Волосы, платье, лицо раздирает; дрожащие руки
Тянет к Кеику она, — «Ах, так-то, супруг мой любимый,
Так-то, мой бедный, ко мне возвращаешься?» — молвит. У моря
Есть там плотина, людьми возведенная: первое буйство
Вот вскочила туда, и — не чудо ли? — вдруг полетела.
Вот, ударяя крылом, появившимся только что, воздух,
Стала поверхность волны задевать злополучная птица,
И на лету издавали уста ее жалобы полный,
Вот прикоснулась она к немому бескровному телу,
Милые члены держа в объятии крыльев недавних,
Тщетно лобзанья ему расточает холодные клювом.
То ли почувствовал он, иль почудилось ей, что приподнял
Чувствовал он. Наконец пожалели их боги, и оба
В птиц превратились они; меж ними такой же осталась,
Року покорна, любовь; у птиц не расторгся их прежний
Брачный союз: сочетают тела и детей производят.
Смирно на яйцах в гнезде, над волнами витающем моря.
По морю путь безопасен тогда: сторожит свои ветры,
Не выпуская, Эол, предоставивши море внучатам.
Некий старик увидал, как они по широким просторам
Некий другой, или, может быть, он, говорит: «Но и эта
Птица, которую ты замечаешь в морях, на поджатых
Ножках, этот нырок, широко раскрывающий глотку,
Тоже потомство царей. Коль имеешь охоту спуститься
Ил, Ассарак, Ганимед, что Юпитером в небо похищен,
Старец Лаомедонт и Приам, последние Трои
Дни переживший: нырок был некогда Гектору братом.
Если б его не застигла судьба в его юности ранней,
Хоть и Димантова дочь[488] породила младенца, однако
Ходит молва, что Эсак был тайно на Иде тенистой
Алексироей рожден, отец же Граник ей двурогий.[489]
Он не любил городов. Из пышных хором убегал он