Чистые лебеди там на широких пасутся просторах,
Феникс, в мире один, там же, бессмертный, живет;
Страстный целуется там голубь с голубкой своей.
Принятый в общество их, попугай в тех рощах приютных
Всех добродетельных птиц речью пленяет своей…
А над костями его — небольшой бугорочек, по росту,
«Сколь был я дорог моей госпоже — по надгробию видно.
Речью владел я людской, что недоступно для птиц».
Значит, я буду всегда виноват в преступлениях новых?
Ради защиты вступать мне надоело в бои.
Стоит мне вверх поглядеть в беломраморном нашем театре,
В женской толпе ты всегда к ревности повод найдешь,
Ты уж готова прочесть тайные знаки в лице.
Женщину я похвалю — ты волосы рвешь мне ногтями;
Стану хулить, говоришь: я заметаю следы…
Ежели свеж я на вид, так, значит, к тебе равнодушен:
Право, уж хочется мне доподлинно быть виноватым:
Кару нетрудно стерпеть, если ее заслужил.
Ты же винишь меня зря, напраслине всяческой веришь, —
Этим свой собственный гнев ты же лишаешь цены.
Сколько его ни лупи, — он ведь резвей не идет…
Вновь преступленье: с твоей мастерицей по части причесок,
Да, с Кипассидою мы ложе, мол, смяли твое!
Боги бессмертные! Как? Совершить пожелай я измену,
Кто ж из свободных мужчин захочет сближенья с рабыней?
Кто пожелает обнять тело, знававшее плеть?
Кстати, добавь, что она убирает с редким искусством
Волосы и потому стала тебе дорога.
Лишь донесет на меня, да и откажет притом…
Нет, Венерой клянусь и крылатого мальчика луком:
В чем обвиняешь меня, в том я невинен, — клянусь!
Ты, что способна создать хоть тысячу разных причесок;
Ты, Кипассида, кому только богинь убирать:
Ты, что отнюдь не простой оказалась в любовных забавах;
Ты, что мила госпоже, мне же и вдвое мила, —
Как разузнала она, с кем, Кипассида, ты спишь?
Я ль невзначай покраснел?.. Сорвалось ли случайное слово
С губ, и невольно язык скрытую выдал любовь?..
Не утверждал ли я сам, и при этом твердил постоянно,
Впрочем… к рабыне пылал, к Брисеиде, и сам фессалиец;
Вождь микенский любил Фебову жрицу — рабу…
Я же не столь знаменит, как Ахилл или Тантала отпрыск,34 —
Мне ли стыдиться того, что не смущало царей?
Я увидал: у тебя краской лицо залилось.
Вспомни, как горячо, с каким я присутствием духа
Клялся Венерой самой, чтоб разуверить ее!
Сердцем, богиня, я чист, мои вероломные клятвы
Ты же меня наградить изволь за такую услугу:
Нынче, смуглянка, со мной ложе ты вновь раздели!
Неблагодарная! Как? Головою качаешь? Боишься?
Служишь ты сразу двоим, — лучше служи одному.
Сам в преступленье своем перед судьей повинюсь;
Все, Кипассида, скажу: и где и как часто встречались;
Все госпоже передам: сколько любились и как…
Ты, Купидон, никогда, как видно, гнев не насытишь.
Мальчик беспечный, приют в сердце нашедший моем!
Что обижаешь меня? Знамен твоих я ни разу
Не покидал, а меж тем ранен я в стане своем!
Право же, большая честь в битве врагов побеждать…
Тот гемонийский герой, пронзив копьем своим друга,
Не оказал ли ему тотчас врачебных услуг?35
Ловчий преследует дичь, но только поймает, обычно
Мы, твой покорный народ, от тебя получаем удары.
А непокорных врагов лук твой ленивый щадит…
Стрелы к чему притуплять об кожу да кости? Любовью
В кожу да кости, увы, я уж давно превращен.
Лучше ты их побеждай — славный заслужишь триумф.
Рим, когда бы на мир огромных полчищ не двинул,
Так и остался б селом с рядом соломенных крыш…
Воин, когда он устал, получает участок земельный.
В длинных доках стоят корабли, приведенные с моря,
И гладиатора меч на деревянный сменен.36
Значит, и мне, служаке в строю у любви и у женщин,
