Элегии и малые поэмы

Тою порой, как ты на краю вселенной воюешь,

Воск, повторяющий твой облик, остался со мной:

Много он ласковых слов, тебе предназначенных, слышит,

Жаром объятий моих часто бывает согрет.

155 Верь, не простой это воск, как покажется с первого взгляда:

Истинный Протесилай, только что голоса нет.

Я смотрю на него, вместо мужа его обнимаю,

Жалуюсь так, словно он может утешить в ответ.

Жизнью твоей клянусь и возвратом — моими богами,

160 Пламенем брачных огней, пламенем наших сердец,

И головою твоей, — чтобы ты не сложил ее в Трое,

Чтоб на глазах у меня здесь она стала седой, —

Я за тобою пойду, куда бы меня ни позвал ты,

Будешь ли… (страшно сказать!) — или останешься жив.

165 А на прощанье в письме прими наказ мои последний:

Хочешь меня уберечь — так береги и себя.

Письмо четырнадцатое

ГИПЕРМНЕСТРА — ЛИНКЕЮ

173

Брату, который один уцелел из недавно столь многих,

Павших от женской руки, шлет Гипермнестра письмо.

Держат меня взаперти, сковали цепью тяжелой:

За благочестье мое так наказали меня.

5 В горло тебе железо всадить рука побоялась —

Вот и казнят; а убей мужа я — стали б хвалить.

Лучше уж казнь, чем волю отца такую исполнить!

В том, что от крови чисты руки, не каюсь ничуть.

Пусть он пламенем жжет ту, чье пламя чистым осталось,

10 Пусть в лицо мне метнет факел, что свадьбе светил,

Или зарежет мечом, что вручен не для доброго дела, —

Смерть, от которой ушел муж, не минует жену!

Но не добиться ему, чтоб сказала я, умирая:

«Каюсь», — каяться в чем? Не в благочестье ль моем?

15 Кается пусть в преступленье Данай и жестокие сестры, —

За злодеяньем всегда ходит раскаянье вслед.

Сердце трепещет, едва я ту ночь кровавую вспомню,

И от внезапной опять дрожи немеет рука.

О несвершенном писать она робеет убийстве,

20 Хоть и считали ее мужа способной убить.

Но попытаюсь. Едва одели сумерки землю,

В час между светом и тьмой, в час между ночью и днем

Нас, Инахид, повели во дворец высокий Пеласга,174

Принял невесток своих вооруженных Египт,

25 Всюду светильни горят, окованы золотом ярким,

Жгут, против воли огня, ладан во всех очагах.

Кличет народ: «Гимен, Гименей!» — но бог улетает,

Даже Юнона и та город покинула свой.

Вот под крики друзей, от вина нетвердой походкой,

30 Каждый свежим венком влажные кудри обвив,

Весело к ложу спешат женихи — но к смертному ложу,

Мнут покрывала они — свой погребальный покров,

Отяжелев от вина и еды, уступают дремоте, —

Весь, ничего не боясь, Аргос высокий уснул.

35 Вдруг почудилось мне: умирающих слышатся стоны…

Слышались въяве они; то, что страшило, сбылось.

Кровь отлила, и холод сковал мне тело и душу,

И отогреть не могло новое ложе меня.

Словно колосья, когда Зефир их легкий колышет,

40 Иль на холодном ветру стройных листва тополей,

Так, или даже сильней, я дрожала. А ты был недвижен,

Было снотворным вино, что поднесла я тебе.

Страх из сердца меж тем прогнало отца приказанье:

С ложа встаю и клинок слабой хватаю рукой.

45 Нет, тебе я не лгу: я трижды меч заносила,

И с занесенным мечом падала трижды рука.

К горлу я твоему — всю правду позволь мне поведать. —

К горлу я поднесла данный Данаем клинок.

Но благочестье и страх запретили приказ нечестивый

50 Выполнить: в чистых руках дерзкий не держится меч.

Стала я волосы рвать, порвала пурпурное платье,

Стала такие твердить голосом тихим слова:

«Твой, Гипермнестра, отец суров: приказанье исполни,

Пусть и этот идет братьям убитым вослед.

55 Дева и женщина я; и природа, и возраст мой кротки, —

Нежным негоже рукам трогать жестокую сталь.

Нет, пока он не встал, сестер последуй примеру, —

Храбрые, верно, уже всех истребили мужей.

Если эта рука убить кого-нибудь может,

60 Только кровью моей пусть обагрится она!

Надо ль казнить их за то, что Даная престол захватили?

Отдал его бы и так он чужеземным зятьям!

Казни пускай заслужили они — но чем провинились

Мы? Почему не могу я незапятнанной быть?

65 Женщине меч для чего? Для чего мне нужно оружье?

Шерсть и корзинка моим больше пристали рукам!»

Так я шептала; меж тем полились за словами и слезы,

Прямо на тело твое падали капли из глаз.

Ты, чтоб меня обнять, протянул полусонные руки

70 И о меча острие их не поранил едва.

Я начала уж бояться отца, и слуг, и рассвета;

Заговорила — и вмиг сон с твоих глаз прогнала:

«Быстро вставай, Белид175, один из недавно столь многих,

Или же ночь для тебя вечною станет. Беги!»

75 В страхе вскочил ты; тебя оставила сонная вялость.