ко-ла-ев. — Дальше перевела взгляд на памятник Раисы и, не смотря на фотографию, тоже прочитала вслух: — Ни-ко-ла-е-ва. И она Николаева?
Супруги Диляковы молча переглядывались между собой. То, что Виктор Николаева был родным племянником Юлиного мужа, они знали. Поэтому она имела все основания узнать его здесь. Но Павел Дмитриевич и Евгения Елисеевна полагали, что Юлия так же знала, что этот племянник был женат на девушке из Дивгорода. Оказывается, нет, она не знала этих подробностей. И Низа не успела ей рассказать.
— Юля, твой свояк Виктор Николаев был мужем твоей невестки, — сказала Евгения Елисеевна. — Разве ты не знала? Он воспитал твоих внучек, считал их своими детьми.
— Не знала, — прошептала Юлия, слегка пошатнувшись и едва устояв на ногах. — Зато теперь понимаю, как оно случилось, что Максимка познакомился с этой женщиной. А я после Низиного рассказа все думала, ну где он мог встретить учительницу из какого-то далекого села. Правда, Низа говорила, что Раиса — ее подруга, но я не сообразила, что в таком случае и подруга должна быть из Дивгорода.
— А то, что Виктор жил в Дивгороде, ты знала?
— Знала, но это осталось вне моего внимания. А вот в том, что Виктор считал девочек своими дочками, вы ошибаетесь, — вдруг сказала Юлия. — Он, наверное, подозревал, что их отец — Максим.
— Он знал правду?! — выхватилось у Евгении Елисеевны.
— Он приезжал ко мне незадолго до своей гибели и упрекал, что мой сын соблазнил его жену. Я его успокаивала, говорила, что Максим не бабник, и потом он просто не знаком с его женой. Виктор же твердил свое. Факты никакие не называл, доказательства не приводил и о детях ничего не сказал. Но убедить его мне не удалось. А теперь я думаю вот что: Виктор был старше Максима и хорошо помнил его маленьким, точнее, от грудного ребенка до семилетнего возраста, так как нянчил моего мальчика пока мы не уехали со Смоленщины. И вот вдруг Виктор начал узнавать в своих детях точные Максимовы черты, замечать какие-то еле уловимые жесты, может, привычки. Он не знал правды, а просто ощутил ее. И очень мучился этим, — Юлия погладила мрамор памятника Виктору, будто извинялась перед ним за что-то не свое, а содеянное другими, хоть и дорогими ей людьми. — Я уже ничему не удивляюсь, я онемела от новостей, свалившихся на меня в последнее время. От всех невероятных совпадений, от того, что эта молодая женщина так скалькировала мою судьбу. Потери и обретения, горе и радость перемешались в моем воображении, в сердце. Я устала жить.
— Успокойся, — взял ее под руку Павел Дмитриевич. — А сестру свою троюродную Марию ты помнишь, дочь дяди Сидора?
— У нее еще такие симпатичные родинки на щеке были? — спросила Юлия.
— Именно так, — подсказала Евгения Елисеевна. — Вот как у меня, только у меня они малозаметные. А у нее большие такие были, коричневые.
— Помню.
— Так вот Раиса — ее дочь. Понимаешь, как смешно, — старалась Евгения Елисеевна вывести Юлию из грустного настроения, — ты Аксиньи и Ульяне приходишься дважды бабушкой: один раз родной, а второй раз — побочной, как троюродная тетка их матери.
***
Плохо знала Раиса своего любимого Николку (и почему ей вздумалось так его называть, ведь когда они встретились, он уже официально был Максимом?), а точнее сказать, совсем не знала. А было бы по- другому, то на своих девочек, удивительно похожих на родного отца чертами характера, темпераментом, ментальностью, совсем не жаловалась бы и не сердилась. Это не то, что у дивгородцев: встретятся семьей за обедом или вечером перед телевизором и айда докладывать друг другу, как день прошел, что делали, кого видели, о чем говорили или думали. А Максим нет, не такой характер имел — все в себе держал.
Его мама в общем знала, что Виталий Мартынович познакомил сына со своей первой семьей, знала, что та семья живет в Петербурге. Но сколько там детей, жива ли его первая жена, чем они занимаются и что общего с ними находит ее сын, она не представляла. Максимка же считал это родство сугубо своей жизнью, конечно, случалось, что говорил о поездках к родственникам, но и только. Чтобы рассказать все по порядку и с интересными деталями, этого не любил.
Поэтому и о Раисе и детях Юлия не только понятия не имела, а даже не подозревала чего-то подобного, даже не снилось ей такое в самых счастливых снах, более того, — скажи ей об этом чужие люди, не поверила бы. Так же, как не поверила Виктору Николаеву, когда он жаловаться на Максима. А теперь получается, что горемыка места себе не находил, мучился подозрениями, в итоге решился найти ее в такой дали и приехать с разговором. Предупреждал: «Усмирите своего Николая, иначе я ему ноги повыдергиваю», а она только посмеялась тогда.
Правда, Максиму — не по его сказке — все рассказала, предупредила, что Виктор гневится и угрожает. А сын небрежно отмахнулся от матери, как от настырной мухи: «Разве в Москве красивых женщин мало?». Смешным ей это все показалось, нелепым. Она и успокоилась, а затем забыла о приключении.
Тем не менее, может, именно тогда Максим все понял, проанализировав историю своих с Раисой встреч, и задумал как-то выманить девочек из дома, познакомиться с ними и основательно закрепить свое право на отцовство. Как он планировал это сделать? Неизвестно. Трудно сказать, как развивались бы события дальше. Но скоро Виктор погиб, и тем ускорил осуществление Максимовых намерений. Странная штука жизнь, оказалось, что Максим в итоге многим обязан Виктору, а при жизни они встретиться и объясниться не успели.
По большому счету Юлия ничего не знала об образе жизни сына, о его заработках, покупках, хотя бы и значительных. Сказал как-то, что получил квартиру на Тверской, но жить там не собирается, потому что ему по душе отцовский дом в Кунцево, где есть под рукой гараж с машиной, любимый кот возле теплой печки, умный пес, цветочные клумбы на устланных густой травой газонах, роскошный сад, спортивная площадка и все, что на сегодня считается показателем качественной жизни при добросовестной работе.
— Зачем тогда квартиру брал? — спросила Юлия, очень мало понимая ценность и целесообразность такого достояния. — Лишь бы деньги тренькать на содержание?
Максим улыбнулся, словно малое дитя его о чем-то глупом спросило, а потом сказал на здравомыслящий манер матери:
— Дают — бери, бьют — утекай.
— Несерьезный ты у меня, — сделала вывод мать.
Максим обнял старушку за плечи, как делал не часто, и поцеловал в висок:
— Мамочка моя родненькая, пусть эта квартира будет моим городским кабинетом рядом с работой. Ты не против такого удобства для своего сына?
О том, что Максим приобрел квартиру в центре Петербурга, она вообще узнала случайно из подслушанного разговора знакомых актеров. Вот чем сын ее не обижал, так это тем, что брал с собой в театры, когда играл или когда шел на просмотры новых постановок. Усаживал на лучшие места, а если сам был зрителем, то по ходу спектакля рассказывал ей много интересного о пьесе, актерах, режиссерах. Баловал угощением в театральных буфетах — когда-то это считалось особым шиком. Иногда, хотя и редко, с кем-то знакомил. Но те знакомства оставались без продолжения и Юлия не уверена, что после узнала бы новых знакомых людей при встрече.
Так же случайно она узнала и о вилле в Альпах. Максим родился слабеньким, в детстве переболел всем, чем можно было, прямо замучил Юлию. Но она ни слова не сказала, что знает про его каникулы на собственной вилле где-то в заграничных горах, где ему лучше становилось с сердцем. Пусть покупает, пусть ездит, отдыхает, тратит деньги, лишь бы не болел и всегда был в хорошем настроении. Юлия по сельской привычке молчаливость или задумчивость истолковывала так, что у человека неприятности или он чем-то угнетен. А Максим просто и был немногословным, собранным, всегда замкнутым на своей внутренней жизни. Даже его знаменитая полуулыбка, сводившая с ума женщин, при более близком рассмотрении оказывалась или вызванной его вежливостью, или ненастоящей, будто на него грим такой наложили, или ширмой, скрывающей настоящую сущность его души. В зависимости от ситуации, актер, он умел правильно и к месту улыбаться.
И теперь, найдя в Низе безотказную и надежную свою помощницу, Юлия хотела непременно разобраться в сыновьем наследстве.
