посмотреть, с чем она толчется у порога. Кума возилась с краской — пробовала «освежить» входную дверь. Гость остановился и начал наблюдать. Движения у женщины были медленные, выверенные, ловкие, вызывали любование, как вызывает его всякая работа, выполняемая с удовольствием.
Павел Дмитриевич перевел взгляд на банку с краской, где виднелось что-то грязное: или жидкость с вяжущим материалом, или вяжущий материал с весьма сыпучим. Невольно взглянул на дверь. Там краска расплывалась бесформенными пятнами, стекала вниз, твердея на ходу, образуя маленькие колючие комочки, высыхающие и отпадающие на землю.
— Что это у тебя в банке? — не понял Павел Дмитриевич.
— Краска, — терпеливо объяснила Лидия, словно слепому или малому.
— Какой-то она странный вид имеет, — гость деликатно кашлянул.
— Это ребята в «пожарке» выбросили, так как она засохла, а я подобрала, размочила в солярке и вот крашу, — Лидия работала в районной пожарной части то ли уборщицей, то ли дворником, и по укоренившейся привычке ничего не выбрасывать таскала домой всякую гадость.
— Вижу, ты кума бережешь, работаешь сама, как пчелка.
— Я в эти дела не вмешиваюсь, — огрызнулся хозяин от калитки.
— Почему?
— Ты попробуй этой кадре угодить, вот.
— Почему я должен пробовать? А ты пробовал?
— Нет, — говорит Иван, — но знаю точно, что зря старался бы.
Солнце коснулось горизонта, бросая в пространство густые красные лучи, заливающие мир прозрачным розовым светом.
Иван покинул свою дислокацию и подобрался к компании. Кума на это не отреагировала — молча сопела, красила дальше.
Павел Дмитриевич возобновлять прерванный разговор не стал. Взял руки в бока и осматривал округу. Посмотрел на солнце, отметил, что оно перед заходом темнеет, становится не таким ослепительным, а его диск прибавляет в размере. Потом окинул глазом предвечернее небо, проследил за облачком, одиноко плывущим в сторону запада, и упал взглядом на землю. Глаза остановились на огороде, где кум с кумой выращивали картофель. В его взгляде растаяло равнодушие, прорезались заинтересованность и внимательность. Он еще некоторое время рассматривал то, что открылось его взору, потом начал инстинктивно протирать глаза, будто снимал с них невидимую пелену. Снова долго вглядывался в картофельные заросли. Беспокойство, охватившее его, не ослабевало и невольно проронилось жалобой:
— Почему-то все розовеет перед глазами. То ли солнце сегодня такое ядовитое, то ли старею уже.
— Нет... — неторопливо сказал кум. — Не беспокойся относительно зрения.
— Да? — с надеждой откликнулся Павел Дмитриевич и взглянул на Ивана, ожидая дальнейших объяснений.
— Ага. Это личинки американские картофель обсели. Доедают уже, — объяснил хозяин.
— О как! Так чего ж ты сидишь?
— А что я должен делать?
— Спасать картофель. Люди что-то же делают, ведут борьбу с этими вредителями: собирают с кустов или кропят ядом.
— Она, было, — показал Иван на жену, — поехала к сестре в Херсон, и бросила все. А я в эти дела не вмешиваюсь.
Павел Дмитриевич бросается на защиту огорода и огородных насаждений:
— Лида, ты, кажется, уже приехала из гостей! Брось эту дверь, она еще года два постоит неокрашенная. Лучше займись картофелем!
— Мы не брызгаем его, — ответила та спокойно, удобнее умащиваясь на детском стуле с кисточкой в руках. — Я все посчитала. Вы знаете, сколько надо потратить на химикалии для обработки картошки? Уйму денег! Поэтому я жуков каждый день собираю руками. А вот меня не было, и они развелись. Теперь жду, пока вырастут.
— Почему? Разве не лучше уничтожить личинки? Они такие прожорливые, что пока вырастут, так и вас поедят.
— Буду ждать. Личинки собирать не хочу. Они такие липкие и мерзкие, что к ним и притрагиваться противно. Бр-р! — дрыгается Лидия. — И вдобавок их высеялось, что маку. Вы что? Разве их все соберешь?
— Так обрызгайте! — терял гость терпение, едва не срываясь на крик.
— Э-э, нет! Этого делать нельзя.
— Всем можно, а вам — нельзя?
— Если не брызгать, так у меня и картопелька, и травка есть. Я, скажу вам по секрету, картофель никогда не пропалываю, прорываю только, то есть время от времени собираю урожай щирицы, березки, других сорняков и все лето кормлю ими поросят. А если побрызгать? Тогда траву надо выбрасывать. Зачем же такой убыток терпеть? Вы мою мысль поняли?
— Понять-то я понял, но хочу уточнить: так вы огород никогда не пропалываете?
— Сохрани бог! Говорю же, я удаляю сорняки руками, вырываю их, да и все.
— Вы что? А как же земля? Помню, как-то приходил к вам, когда вы картофель копали, так она была твердая, как камень. Иван матючья гнул в три погибели, загоняя в нее лопату. За ломик кое-где брался. Всех богов вспоминал, всех святых и архангелов, а также их матерей.
— Ой, не напоминай, — встрял Иван. — Я картофель ненавижу лютой ненавистью. Да пропади она пропадом на всем белом свете, пускай ее люди забудут, пускай она, гадость, с земли не вылазит! Она мне не нравится. Если бы не эта глупая женщина, — он показал на Лидию, — я без картофеля век бы прожил.
— То есть ты совсем не ешь картофель? — переспросил Павел Дмитриевич и запрятал лукавую улыбку в уголки губ.
— Нет! — рубанул кум Иван рукой воздух. — Я — мучной человек.
Вечерело, расползлись густые сумерки. То здесь, то там слышалось бряканье посуды — люди начали собираться к ужину. Накрывали столы, выносили сякое-такое столовое причиндалье, готовились вволю поесть в прохладе, отдохнуть и поговорить о разных пустяках.
Заторопилась и кума Лидия.
— Сейчас и мы что-то поставим на стол. Чего ты сидишь, Иван! — прикрикнула на мужа. — Выноси стол во двор. А я сейчас помою руки и приготовлю ужин.
— Это можно! — взбодрился кум.
Павел Дмитриевич пошел к машине, стоящей около ворот. Пошарил под сидением и достал бутылку хорошей водки. Крякнул, предвкушая нехитрое удовольствие, громыхнул дверцей и возвратился во двор, где посредине уже стоял стол. На нем успели появиться домашний хлеб, сало с мясной проростью, салат из помидор и огурцов, краснощекие яблоки.
— Так, — сказал он. — Все есть, а гаряченького не видно, — и он поставил между тарелками с едой свою бутылку.
— Поддерживаю твой почин! — подхватил игру кум Иван. — Лида, выручай, чтобы твой муж не оказался брехуном.
— Ой, миленький, разлюбезный мой, — умилилась жена. — Вот-вот закипит вода. Я тебя не подведу! Приготовлю все, чего ты хочешь, — приказывала, а тем временем выставляла на стол малосольные огурчики, все в крапинках мелко порезанной зелени; сваренные вкрутую, коричневатые, как загорелая кожа, куриные яйца.
— А картопельку да с зажарочкой, — напевал кум Иван, снимая хрупкую, чуть темноватую кожуру с молодого лука и измельчая его в подтопленное на сковородке сало. — Картофель почистить или в «мундирах» отварить? — спросил, отставляя с огня чайник с кипятком.
— На черта она нужна? — вмешался гость. — Обойдемся отваренными рожками.
— Сдурел? — вытаращился на него хозяин. — Где это видано, чтобы водку закусывали вареной мукой?
