— У тебя проблемы? — спросил муж.
— Не знаю. Возможно. Я сегодня кое-что просмотрю, и вечером мы поговорим. Хорошо?
— Хорошо, — согласился Сергей Глебович. — Как скажешь, — и он уехал к теще и тестю.
Оставшись одна в квартире, Низа взялась за домашние дела: убирала пыль с предметов, мыла посуду, чистила пылесосом ковры, протирала влажной тряпкой пол. А когда вконец устала, снова возвратилась к школьным сочинениям, удобно усевшись в кресле. Она любила работать в абсолютно чистом помещении, чтобы ничто не отвлекало ее от работы и ничто не напоминало о быте и разных домашних хлопотах.
Долго и тщательно изучала фамилии учеников, названия сочинений, тетради, затем внимательно пересматривала написанное. Какая-то мысль беспокоила ее, вертелась в голове, будто яйцо в кипящей воде, а окончательно на поверхность осознания не пробивалась. Удалось ухватить лишь то, что она связана с Раисиным сердечным приступом.
Низа представила, как Раиса сидит и работает над сочинениями. Предположим, она выбрала работу Надежды Горик, начала читать и удивляться, что там описана история, подобна ее собственной. Ну и что? Ни ее имени, ни имени ее близких и родных в работе нет, даже беды и сложности героини сочинения были другими, более трагическими и растянутыми во времени, чем у нее. Или Раиса в тот вечер еще что-то делала? Почему ей стало плохо? От чего? Как протекал ее последний рабочий день?
Мысль о том, чтобы позвонить Елене Котенко, возникла, как упала, — ведь та первой появилась здесь после звонка больной.
Время было рабочее, и Низа позвонила в детсад, где Елена вот уже свыше двух десятилетий работала заведующей. Когда-то они с Низой дружили, но их отношения возникли и продолжались благодаря Раисе. Рая и Лена училась в одном классе и вместе посещали вокальный кружок — обе одноклассницы обладали уникальными вокальными способностями и неповторимой красоты голосами: высокое и чистое лирическое сопрано Раисы гармонично дополнялось удивительной красоты и силы альтом Елены. Но Раиса и Елена, с тех пор кардинально не изменив свою жизнь, продолжали общаться, тогда как Низа не виделась с Еленой со времени окончания школы, если не считать дня похорон Раисы. Да разве тогда можно было кого- то или что-то рассмотреть за слезами? Поэтому сначала Низа должна была отрекомендоваться Елене.
— Это Низа, — сказала она просто, и когда убедилась, что собеседница ее помнит, продолжила: — Извини, что беспокою. Но я должна расспросить тебя о Раисе. Как прошел ее последний рабочий день? Что случилось в тот вечер, когда она тебя позвала, и как после этого развивались события?
Чувствовалось, что Елена на том конце провода сначала замерла то ли от неожиданности, то ли от перебора вариантов ответа на вопрос, почему ее об этом спрашивают, а потом разволновалась, поняв, что Низа не прокурор и просто хочет что-то выяснить для себя, для памяти о подруге.
— В последнее время Раиса вообще очень быстро уставала, — сказала Елена. — А этот конкурс, который она затеяла, нагружал ее сверх меры. Я не могла понять, почему. Ведь это обычные школьные сочинения. А Раиса все твердила, что это та работа, которую она должна была сама делать в течение жизнь, а теперь вынуждена спешить и приобщать к ней учеников.
— А ты не интересовалась, почему она так интересовалась стариной?
— Спрашивала. А она ответила, что люди не знают цены правде, не понимают истинности своих побуждений, а с годами это, дескать, оказывает большое влияние на нравственность, на состояние духа. Не знаю. Кажется, она чем-то мучилась, очень мучилась. И началось это не вчера.
— А когда?
— Лично я заметила изменения в ней летом, после возвращения из летнего отдыха.
— А что тебе бросилось в глаза? — уточняла Низа.
— Что, — без надежды повторила Елена. — Ты же не знаешь, да и не скажет тебе этого никто, а дело в том, что Аксинья и Ульяна не очень ладили со своей матерью.
— Не уважали ее? — с откровенным удивлением переспросила Низа.
— Не то чтобы не уважали, а как-то... прохладно относились к ней, пренебрежительно что ли. Не знаю, как это назвать. Раису не устраивали такие отношения с дочерьми, потому что не было в них тепла, задушевности, откровенности. И она винила в этом себя. Так вот по возвращении из отпуска, хотя она и выглядела хорошо отдохнувшей, в ней обозначился какой-то внутренний излом, выражающийся в подавленном настроении, в постоянной задумчивости. А во-вторых, Раиса вскоре после этого сказала, что прожила жизнь в неправде, а это — грех, и теперь ей воздается внутренними мучениями и чувством одинокости.
— Интересно, — задумчиво промолвила Низа. — А последний день как она провела, не знаешь?
— Знаю, — неожиданно сказала Елена. — Обычно провела. Утром была на уроках, потом пришла домой, немного отдохнула и пошла убираться по хозяйству. Здесь у нас есть сараишки, где мы держим домашнюю птицу. Там мы с ней, как всегда, встретились и, завершив хлопоты, пошли прогуляться и подышать свежим воздухом.
— О чем вы разговаривали, гуляя на дворе?
— О том и говорили, что день у нее прошел обычным порядком. Потом она пожаловалась на крайнюю усталость. Сказала, что в связи с этим начала отслеживать вес, состояние волос — подозревала совсем нехорошее. Но ни вес не снижался, ни волосы не выпадали. И она успокоилась. Решила, что сама себя изводит критикой за неправильно прожитую жизнь. Потом пожаловалась на боль под левой лопаткой, сказала, что на днях возникла и не проходит, пошутила, что был бы пригожий массажист, то вылечил бы ее. А вечером планировала поработать с сочинениями. Вот и все.
— Подожди, — Низе показалось, что Елена собирается положить трубку, но та, видно, ждала следующих вопросов. — Ты еще о вечере не рассказала, — напомнила Низа.
— Раиса позвонила, как на мой взгляд, так довольно поздно, — начала новый рассказ Елена.
— А точнее не скажешь?
— Было минут двадцать девятого. Короче, мы с Володькой смотрели «Подробности». Как раз закончился блок новостей культуры, и на экране появилась та куколка, что болтает о спорте, я ее терпеть не могу.
— Ты так хорошо все запомнила...
— А почему нет? Спортом я не интересуюсь, а эту пигалицу вообще не могу видеть. Поэтому я встала и отправилась спать. Я проходила мимо столика с телефоном, когда он зазвонил. Господи, хорошо, что я еще не легла!
— Да, — согласилась Низа. — Это дало возможность нам с Раисой увидеться в последний раз. Кстати, ты первой у нее появилась?
— Я вызвала «скорую помощь» и побежала.
— А как ты попала в квартиру?
— Да, это интересно. Она уже заперлась на ночь и, кажется мне, даже не думала о том, чтобы открыть тем, кто придет ей на помощь. Ей отрубило память об этом.
— И что?
— Она же на первом этаже живет.
— Знаю, и что дальше?
— Я залезла на вишенку, растущую у нее под кухонным окном, и толкнула форточку. Та оказалась не на крючке и сразу открылась. А дальше все было просто. Я без приключений попала внутрь и отперла квартиру. Почти одновременно с этим приехали врачи.
— А в комнату к Раисе ты вошла первой?
— Конечно. Я открыла настежь входную дверь и сразу же пошла к ней.
— Что она делала?
— Сидела в кресле. Выглядела так отяжелело, словно из нее скелет вынули. Была в сознании. На столе лежали ученические тетради, а одна упала на пол рядом с креслом. Там же валялась ручка, красный маркер и еще какие-то бумаги. Не помню всего.
— А что ты еще помнишь?
— Я подбежала и окликнула ее. Кажется, спросила «Что с тобой?» или «Что случилось?» и, не дождавшись ответа, бросилась поднимать то, что свалилось со стола. Схватила тетрадь. А в это время она застонала, и я поняла, что ей тяжело говорить. Я прекратила суетиться и наклонилась к Раисе. Она прошептала одно слово — «Оставь». А потом еще что-то хотела сказать, но в этот момент появилась
