недосягаемости для вражеских пуль. Там ребята перевязывают рану и вкалывают прямо сквозь одежду шприц с промедолом. Шприц так и оставляют болтаться на повязке — чтобы потом не забыть и не вколоть мне промедол по новой. «Передоз» может убить. Что было потом, не помню. Вырубился.
Сквозь грохот стрельбы доносился шум другого боя где-то поблизости. Это наверняка дагестанцы. На свою беду омоновцы не могли с ними связаться по радио и Сковородин решил «сбегать» к дагестанцам, выяснить обстановку.
Рассказывает майор Муслим Дахаев:
Наши ребята — молодцы, ни один не уклонился, ни один не спрятался. Мы всеми силами старались помочь осажденным омоновцам. Бандиты по рации, имитируя голоса русских ребят, выступали от их имени с просьбами помочь, провоцируя нас на открытый бой. Но я понимал, что открытым боем ни ребятам не помогу, ни своих бойцов не сберегу.
Спортзал от РОВД отделяет метров пятьдесят парка и редкая цепь домов. Сковородин выпрыгнул через окно, нырнул в кусты. В огне и дыму, в расктах стрельбы добрался до глинобитного забора, перемахнул через него. За забором — двор и на пороге дома седобородый аксакал. Старик сделал приглашающий жест. Выдаст, или нет? — думал майор, идя за ним в дом. Старик не выдал. В руках его вдруг обнаружилась мотыга, и он несколькими ударами развалил саманную стену собственного дома. Сковродин только и успел, что пожать ему руку — полез в пролом.
В РОВД Сковородин первым делом переговорил с майором Дахаевым. «Тут пока не очень стреляют, — сказал дагестанец, — А из оружия у нас — одни АКСУ, да вот еще пулемет на днях изъяли. А патронов много… В общем, держимся.».
Зато у дагестанцев была связь. От Дахаева Сковородин узнал, что в Новолакское зашли больше полутысячи ваххабитов: «они уже где-то у Дучи окопы роют». На связь выходил генерал Оленченко, обещал помочь. «Значит, будут деблокировать?» — спросил Сковородин. «Должны деблокировать», — ответил Дахаев, но не совсем уверенно.
Сковородин решил перевести липчан в РОВД.[36]«Тропа жизни» между Домом Культуры и РОВД действовала с девяти утра до восьми вечера. Сковородин выделил две группы автоматчиков, и под их прикрытием омоновцы где ползком, где перебежками по одному-по двое добирались до здания РОВД. Лично Сковородин сделал несколько ходок, помогая перетаскивать раненых — их выводили в первую очередь. В последней ходке погиб прикрывающий старший сержант Андрей Теперик: снайпер влепил ему пулю прямо в висок.
В это время в СМИ (видимо не без помощи Удугова) просочился слух, будто липецкие омоновцы и дагестанские милиционеры вырезаны подчистую. Сенсационные новости одна страшнее другой поставили всю страну с ног на голову. Особенно досталось начальнику липецкого ОМОНа подполковнику милиции Григорию Душкину. «Ты тут в своем кабинете штаны сука протираешь, а моего сына в Дагестане убивают!» — орали в трубку разгневанные родственники. А Душкину и сказать было нечего: сам ничего не знал. По какому-то наитию набрал номер Новолакского РОВД — и вдруг на том конце ответили! «Дежурный слушает», — сказал кто-то с характерным акцентом. «Сковородин у вас? — спросил Душкин, вытирая со лба нервный пот, — Пригласи к трубочке, дорогой, очень надо».
Сковородин по телефону доложил, что у него несколько раненых и один убитый. Пропал без вести врач Эдурад Белан.[37]«Ты там держись, Сережа. Что родственникам передать?» — «Передайте, все будет нормально».
Так уже похороненный липецкий ОМОН был реанимирован.
А в штабах, как и в случае с Ботлихом, начиналась паника. Вдруг сорвался всегда выдержанный Владимир Рушайло, за последние дни растерявший немало нервных клеток.
Вспоминает генерал-полковник Вячеслав Овчинников:
Когда их заблокировали, генерал Зубов, первый замминистра, мне говорит: «А-а, вы там бросили наш липецкий ОМОН, люди гибнут!». Там было по-моему, 26 человек. А меня министр на связь вызывает. Я ему докладываю «Я прибыл, нахожусь в Баташюрте». — «Это дело вашей чести и совести, если вы не спасете мне липецкий ОМОН, я с вас спрошу».[38] — «Подождите, я что его в такую ситуацию определил? Нет. Сейчас ситуация уже совершенно другая. Как я могу вам гарантировать, что я их спасу?». — «Меня это не интересует!».
Ну, мы бросили туда бронегруппу. У нас подбили танк, два БТРа, зенитку уничтожили с экипажем, человек пятнадцать мы потеряли. Я ему докладываю: «Вы понимаете, я туда сколько угодно могу людей бросать». Это Новолакское находится как бы в ущелье, там Дучи рядышком, одна дорога ведет туда, больше никак не попасть туда. Они поставили гранатометчика — все в упор расстреливает, что движется. Невозможно ничего сделать. Министр: «Меня это не интересует».
В этом моменте Овчинников искренен: людей действительно «бросали» в Новолакское как камни в воду — без разведки и малыми группами. По старому ботлихскому принципу «Действуй, лейтенант!» Генералы, правда, были другие, но приказы отдавались те же.
Утром 5 августа со стороны Дучи в Новолакское выдвинулись два «бэтэра» и «зушка» верхом на грузовике. В группе — человек тридцать. Боевики встретили калачевцев у входа в ущелье, хладнокровно расстреляли из гранатометов. Из-под огня успел вырваться только один БТР — другой, плюс зенитная установка были сожжены. На помощь калачевцам поспешили две «коробочки» с мотострелками и два приданных Т-62 из 93-го полка. А навстречу уже потоком шли беженцы…
Машина капитана Панева, не доезжая до селения ста метров, первой вступила в бой. Танкисты заняли позицию на дороге, ведущей в Новолакское. Второй танк, где командиром был лейтенант Козин, обосновался правее метрах в семиста от окраины. Боевики «сели» сверху, на склонах горы, били из пулеметов и СВД по триплексам, не давая высунуться — под их прикрытием к танку подбирались гранатометчики.
— Сдавай направо, съезжай с дороги и по полю — к деревне, — отдал приказ лейтенант Козин механику-водителю рядовому Калугину.
Танк Козина маневрировал, «работал по зеленке»
— Цель — снайпер, — коротко отдал приказ офицер. Он знал, что за ними идет пехота. И следующим снарядом снесло чердак одного из крайних домов. До селения оставалось не больше пятидесяти метров. Заряжающий, прильнув к зенитному пулемету, срезал расчет СПГ.
— Вниз по лощине! — крикнул Козин по ВПУ.
И в ту же секунду — клочья земли, от взрыва с воем взлетевшие вверх, огромная воронка на том месте, где только что проехал танк. Гранатометчики и расчет невидимой безоткатки бульдогами вцепились в танк. Спасение — в скорости и маневре. Стреляя на ходу, Т-62 стал выбираться на дорогу. Стрелки часов отстегнули еще один час боя. Все смешалось от дымовой завесы и взрывов, сплющивших землю и небо. Герасименко, ведший огонь из зенитного пулемета на башне, успел заметить огненную стрелу, метнувшуюся наперерез. Ракета из ПТУРа угодила в лобовую броню. Герасименко опалило лицо, наводчику осколками посекло ноги. Козин приказал всем выбираться из подбитой машины: оставаться внутри больше не имело смысла.
— Дуйте в тыл, я у пулемета! — крикнул Козин своему экипажу, — Машину не оставлю!
Подошедший БТР забрал раненых. Козину тоже кричали, чтобы уходил, что его прикроют, но он не оборачиваясь, стрелял и стрелял из ДШК. Он, наверное, тогда чувствовал себя очень сильным. Он и умер так же — весело и зло. Его нашли десять дней спустя возле танка, от которого он не захотел уйти. Эх, Леша, Леша… не умирать надо было геройской смертью, а жить — и побеждать.
Несмотря на все неудачи, постоянное давление на боевиков со стороны Дучи заставляло их держать здесь значительные силы, не позволяя сосредоточиться на уничтожении блокированных в райцентре милиционеров.
Прорыв
