отправляясь в очередную вылазку, украдкой от жены взял с собой оранжевый пластмассовый ящичек, решив, что пришло наконец его время, но надеясь всей душой, что все-таки ошибается. Мало ли что он читал о землетрясениях и сейсмических волнах, у разрозненных бумажных источников, как ни тяжело это признавать, нет прерогативы на истину, природа причудливей и многообразней, чем представление человека о ней. Кто его знает, вдруг да случаются раз в сто лет локальные сотрясения земной коры, вызванные одним-единственным толчком продолжительностью в полминуты и силой в 7-8 баллов по субъективным ощущениям того, кто его пережил. Вдруг!
Но, апеллируя не к душе, а к разуму, Антон с прискорбием осознавал, что вероятность такого «вдруг» ничтожно мала. И всякий раз, когда в разговоре с женой всплывало «землетрясение», он заключал слово в мысленные кавычки.
Он ушел к обрыву – судя по рисунку трещин и его собственным смутным воспоминаниям о прохождении волны, эпицентр располагался где-то в той стороне.
Антон отыскал удобный плоский камень, опустился перед ним на колени, положил рядом зажженный фонарик и раскрыл заветную аптечку.
На этот раз его интересовали не таблетки в немаркированных капсулах из прозрачного пластика, различить которые можно было только по цвету и по памяти: голубые – обезболивающее, розовые – мощный антибиотик общего действия и черные, которыми Антон надеялся никогда не воспользоваться. В капсулах с голубыми и розовыми не хватало по три таблетки – пришлось дать Але, чтобы заснула и чтобы не случилось заражения. Он оставил без внимания и портативный ручной насос для закачки воздуха, и противодымные фильтры, и бумажные кассеты с индикаторными трубками. Все эти красивые стеклянные трубочки с запаянным внутри силикагелем и разноцветными ампулами с реактивами -с красным кольцом и точкой, с тремя зелеными или с одним желтым кольцом каким-то чудом выжили при так называемом «землетрясении». Но зарин, зоман и прочая химия, которой вряд ли кто-нибудь соберется травить безобидных подземных жителей, сейчас мало волновали Антона. Если бы что-нибудь серьезное попало в воздух, они с Алькой давно бы ощутили отравляющее действие на себе. Но у них пока ни рвоты, ни сонливости, ни слез, кроме тех, что от боли и бессилия. Только сломанная нога и изгрызенная совесть. Да еще галлюцинации, уже во второй раз, но это только у Альки, последствия ранения, перенесенной боли и шока, а может, и контузии.
Из цилиндрического гнезда под кассетами Антон достал короткую трубку весом в 23 грамма и поразился, до чего удивительно устроена человеческая память. Ведь столько времени прошло с тех летних сборов, чуть не полжизни, а вот всплыли же откуда-то бесполезные цифры. Он снял защитную обертку из фольги, зажал трубку в ладони, выключил фонарик и стал ждать. Все должно определиться в течение семидесяти секунд. Правда, инструктор во время демонстрации грел стекло спичкой, но Антона-то величина погрешности не интересует, измерительного устройства у него так и так нет, а для грубой качественной оценки хватит и тепла ладони. Ну, сколько уже прошло? Наверное, достаточно. Наверное, уже не начнется. Ф-фух. Ну и слава тебе…
Однако не успел он закончить мысль, как все началось. Антон вздрогнул и едва не выронил трубку. Пальцы как по команде мелко затряслись. Вот черт!
В принципе, попытался убедить он себя, ничего опасного в этом нет. Она все равно повсюду, носится в воздухе, оседает на камнях и одежде, на коже и волосах, проникает в горло и легкие – эта дрянь, которая заставляет светиться алюмофосфарное стекло, активированное серебром. Но почему-то первобытная жуть поднимается из потаенных закромов души, когда видишь, как между твоими судорожно сжатыми пальцами начинает вяло просачиваться болотно-могильный оранжевый свет.
Жалко, что у него только детектор, а не дозиметр, дозу поглощенной радиации на глазок не определишь. Но, вроде бы, не смертельная. То есть, конечно, не смертельная, раз они до сих пор живы. И все-таки интересно бы узнать, какая точно? Это знание могло бы успокоить, если бы величина оказалась ниже предельной. А если запредельной? Тогда, наверное… ничего бы не изменилось. Да, скорее всего, так.
Он много читал о радиационном мутагенезе. Им с Алькой, конечно, ничего подобного не грозит, а вот их потомству… если они когда-нибудь выберутся наверх и у них еще будет потомство… Впрочем, к чему загадывать, выбраться бы сначала. Но признаков лучевой болезни он не чувствует. Антон с силой провел пятерней по волосам. Вроде, ничего, все та же жесткая шерсть, граблями не расчешешь, клочьями пока не лезет, и это хорошо.
Он аккуратно завернул трубку, которая уже вся равномерно окрасилась в тускло-оранжевое, снова в фольгу и убрал в отведенное гнездо, присыпав сверху бумажными кассетами с бесполезными индикаторными трубками.
Але о своих исследованиях он не сказал ни слова. Зачем? Изменить что-либо они все равно не в силах: ни провести дезактивацию местности, ни убраться побыстрее из пораженного района. А лишний раз расстраивать жену сейчас не стоит. Пусть думает, что это было обычное землетрясение. Просто перед сном он положит ей в рот еще одну таблетку. Черную, хотя в темноте все таблетки черные. Всех радионуклидов из организма, конечно, не выведешь, но, может, хотя бы часть…
«Аля, Аленька, как она там?» – подумал Антон и по нахлынувшей нежности, которая последнее время посещала его только в полузабытье, понял, что сейчас заснет.
И хорошо. И пусть. Ему надо уснуть. Уснуть и видеть сны. И во сне дождаться того момента, когда к нему на безупречном французском языке обратится его… о-ла-ла, как же это по-русски? подлость?
Той ночью так и не дождался.
Проводник отстал где-то по пути.
Отвязался.
Глава двенадцатая. Толик Голицын
«Подобное подобным.
Аркадий прошаркал в туалет, сделал свое мокрое дело и, покачивая крышку унитаза, раздумывал теперь, не сделать ли заодно и грязное, когда раздался звонок. Он подтянул трусы и отправился открывать дверь. Ослабленной резинки хватало ровно на десять шагов, до прихожей было никак не меньше тринадцати, так что по пути надоевшую процедуру пришлось повторить. А ведь еще обратно ковылять, подумал Аркадий.
Только в прихожей, обнаружив, что уже не шаркает, а шлепает, он сообразил, что забыл в туалете тапки. Сквозняком из-под отпираемой двери резануло по босым пяткам. Так что возникшему на пороге незнакомцу в бежевом плаще Аркадий бросил только:
– Проходите! – и умчался в комнату.
„А вдруг это грабитель?' – подумал он пару минут спустя, прислушиваясь к звукам в прихожей.
– Извините, а тапочек у вас… – донеслось наконец оттуда.
– Есть! – крикнул Аркадий из-под натянутого до самых глаз одеяла. – В туалете.
– Однако… – лысоватая голова незнакомца показалась в комнате. Теперь на нем был длинный белый халат, смахивающий на подкладку вывернутого наизнанку плаща. В руках вошедшего обнаружился небольшой плоский дипломат шоколадного цвета.
– Вы доктор? – приподнявшись на кровати, спросил Аркадий.
– В том числе.
– Слава Богу! – Он снова рухнул на подушку и почесал выскользнувшее из-под одеяла плечо. – Вы садитесь, пожалуйста.
Мужчина в халате с сомнением осмотрел предложенную табуретку, достал из кармана влажную гигиеническую салфетку и размазал по пластиковой поверхности жирные следы вчерашнего супа.
– Там губка чистая есть… – сказал Аркадий.
– В спальне? – иронично предположил доктор.
– Нет. – Аркадий задумался. – На балконе.
Доктор сел и, с дребезгом сдвинув на край ночного столика многочисленные склянки, положил на освободившееся место дипломат, на боку которого Аркадий заметил яркую диагональную наклейку с надписью: „Мы не занимаемся лечением паразитов. Мы их убиваем!' Он еще раз внимательно перечел фразу и нашел заключенный в ней юморок мрачноватым.
– Ну-с, – сложив пухлые руки на коленях, сказал доктор, но вместо ожидаемого „На что жалуетесь?'
