привлеченный блеском фольги от шоколадки «Рот-Фронт», и отшатнулся, прикрывая лицо руками, когда случился пшик. К слову сказать, пшик вышел чересчур громким, и Алкис отметил про себя, что последние полкоробка спичечных головок, пожалуй, были лишними. Его поймали, но, по слухам, даже не особенно били. Только посадили на неделю на кумыс и лаваш, пока не стало ясно, что глаз у Алим-хана мало-помалу приходит в норму. Глава клана потом сам приходил в дом к Алкису, долго молчал, прожигая парня хищным в половину прежнего взглядом, потом потрепал каменной ладошкой по упрямому загривку и сказал: «Страшным человеком вырастет». Обиды на Алкиса он не держал. С повязкой на глазу Алим-хан был еще больше похож на своего покойного дядю, прославленного басмача.
Давнее пророчество сбылось. Маленький Алкис вырос Страшным Человеком – здоровенным, здоровущим, вдобавок подрывником от Бога. Или, кто его разберет, от Аллаха. По части где-то чего-то взорвать, особенно направленно, ему не было равных. Шутили, что на охоту Алкис отправляется с одной связкой динамита, но любую дичь бьет точно в глаз, хоть белку, хоть лисицу, хоть… Дальше шутить остерегались.
Вот и сейчас. Когда добрались до завала, Василий со старшиной еще ползали вдоль осыпи, отбрасывали в сторону камешки поменьше и прикидывали, сколько времени уйдет на разбор, а Страшный Человек уже наметил план закладки, ткнул пальцем-булавой:
– Тут, тут и тут, – после чего сложил ладонь совковой лопатой и протянул Душматову. – Давай шашка!
Старшина молча достал из вещмешка шесть кирпичиков, по цвету напоминающих хозяйственное мыло, выложил на огромную ладонь. Присыпал несколькими палочками взрывателей и украсил композицию витыми колечками бикфордова шнура.
– Мало, – отреагировал Человек-Гора. – Два килограмм надо.
– Больше нет, – ответил старшина и демонстративно вывернул вещмешок наизнанку. Со дна мешка выпал забытый «гейгер-шмейгер», включился от удара о камень и противно затрещал.
– Есть, – спокойно сказал Страшный Человек. – Я видел, как ты завсклад роспись давал.
Левая щека старшины дернулась один раз, как бы предупреждая: «Ну смотрите! Я хотел как лучше…» Еще четыре обмылка обнаружились в подсумке Душматова.
Наблюдавший за этой сценой Василий решил, что, пожалуй, никогда не сядет играть с аборигенами в карты.
– Все равно взрывателей больше нет, – пожал плечами старшина.
– Взрыватели… – вытесанное из камня лицо дало трещину примерно посередине. Страшный Человек улыбался. От этого душераздирающего зрелища хотелось оказаться как можно дальше.
Залегли метрах в пятидесяти, за двумя поворотами – для пущей безопасности. Сержант отстегнул магазин своего «АК-74», вылущил пару патронов и засунул один себе в левое ухо, другой в правое. «Пижон!» – подумал Василий и попросту зажал уши ладонями.
Когда вслед за короткой очередью прогремел взрыв, Саркисов чуть собственноручно не проломил себе череп. Сержант со своими модными ушными затычками, впрочем, тоже оглох и первые пару минут мог только материться неприятно тонким голосом, причем так не изобретательно, что не оставалось сомнений, за что его выперли с филологического.
Когда вернулись к завалу и дождались, пока немного осядет пыль, Страшный Человек все еще улыбался. Может быть, просто не знал, как перестать.
У свежеобразованного прохода разыграли по третьему разу привычную пантомиму. Душматов предложил Василию лезть, тот в ответ с неохотой назвал сержанта товарищем и окинул оценивающим взглядом Человека-Гору. «Если эта махина пролезет…»
Махина пролезла.
– Так… теперь… – добравшись до места, отмеченного скачущим почерком как «Семикресток», Саркисов с полминуты крутил в руках листок-схему, пытаясь сориентироваться. В глазах рябило от количества открывшихся проходов.
– Да ладно, понятно куда… – Сержант снова раздул ноздри, едва не вывернув кнопку носа наизнанку, уже не симулируя ярость – принюхиваясь. – Опоздали мы. Дня два, три… Может, больше.
И уверенно двинулся в сторону Лежбища. Василий свернул и спрятал в карман бесполезную теперь схему, рукавом вытер вспотевший лоб. Он тоже чувствовал запах и радовался тому, что идет последним.
«Хорошо, что здесь нет мух. Хорошо, что здесь нет мух. Хорошо…» – повторял он в такт шагам, как речевку или оградительную молитву. Однако как ни замедлял шаг, пропустить самое интересное не удалось. Толпу из двух человек Саркисов приметил от поворота. Сержант светил себе под ноги и о чем-то бормотал неслышно. Страшный Человек по обыкновению просто стоял. Смотрел.
Василий подошел вплотную и осторожно выглянул из-за спин. Тут же отвернулся и зажал рот рукой.
«Господи… – подумал. – Харакири она себе, что ли, устраивала? И эти веревки кругом…»
Собственно, о том, что растерзанное тело это «она», а не «он», Василий знал исключительно со слов похожего на ходячий скелет Антона, нарушителя режима секретности. Заглянуть в лицо лежащей женщины у рядового не хватило выдержки. Да и зачем? Верно сказал сержант, опоздали мы.
Страшный Человек неожиданно нагнулся к ногам покойной, подобрал что-то с земли и спрятал в ладони. В свете фонарика блеснул только круглый жестяной край. Банка?! На что ему пустая банка, да еще без этикетки? Гигантский кулак разжался. Ах, вот что заинтересовало малютку Алкиса! Дна у жестянки не было в принципе, а края выгнулись наружу уродливыми рваными зубцами. То ли сама банка взорвалась изнутри, толи кто-то неслабый выдавил ее содержимое вместе с дном. Вот и задумался Человек-Гора, избороздил вершину буграми морщин: «А сумел бы я также?»
Странная баночка, согласился Василий. Зачем так изгаляться, когда есть под рукой хороший нож с замечательно заточенными… О, Господи! При воспоминаний о ноже его опять замутило. Желудок сдавило, как ту самую банку, того и гляди полезет наружу весь скудный солдатский завтрак: и водянистая пшенка с рыбьим хребтом, и кусочек хлеба с кубиком масла, и компот из абрикосовых косточек, и вареное яйцо, покрытое снаружи трещинами, а изнутри – синяками, и положенное по случаю субботы яблоко – крошечное, сморщенное. Словом, ничего такого, с чем было бы жаль расстаться. Но даже вытошнить по-человечески рядовому не дали.
Отвлекло мяуканье-тихое, слабое, прямо над ухом, из темноты. И очень неожиданное.
Саркисов резко выпрямился, забыв о желудке. Старшина подпрыгнул на месте и, будто защищаясь, выставил перед собой фонарь. Страшный Человек в момент сдернул автомат с плеча, настороженно повел стволом. Ничего.
Только пыльные веревки, висят, раскачиваются… Вот и рядом с телом женщины валялось несколько таких же, одна даже оплела руку с ножом, словно пыталась остановить. Откуда их столько?
Висят, раскачиваются, переплетаются. Собираются узлы и более сложные конструкции. Вон аккурат посередине между потолком и полом сколько всего наворочено. Сразу не разберешь, на что похоже, то ли чулок вязаный… то ли ласточкино гнездо… то ли…
Первым опомнился Василий.
– Мать! – рявкнул он, бросился вперед и отвел руку – не с автоматом, с фонариком. Потом, словно рычажок какой-то в мозгу переключился с одиночного на автоматический, выдал Василий целую очередь слов и выражений против устава и в обход субординации, лишь в конце добавив понятное: – Ослепнет же!
Душматов тоже залопотал что-то по-своему, но скис гораздо быстрее. Филолог!
Уже не церемонясь, рядовой вырвал фонарик из руки старшего по званию, направил на стену, придвинув почти вплотную, так что в бледном конусе отраженного света стал виден – не чулок и не гнездо, а… кокон. Вот единственно верное название для плетеной конструкции – кокон.
Не большой. Он легко уместился бы на ладони Страшного Человека.
Наружу из кокона высовывалась рука. Человеческая, только очень-очень маленькая. На ладони Алкиса она смотрелась бы шестым пальцем, к тому же не самым крупным.
Еще было видно лицо. Крошечное, сморщенное, оно вдруг напомнило Василию сегодняшнее яблоко. Голые без ресниц глаза закрыты, нос и рот только угадываются по сгустившимся теням, плоские, как монеты
