Наполеон находился в замке Финкенштейн и задумчиво сидел у открытого окна. Несмотря на радостное известие о взятии Данцига, лицо его было пасмурно, и он бесцельно смотрел на расстилавшийся перед ним красивый ландшафт. Он отошёл от окна и позвал своего любимца Дюрока.
— Вы звали, государь? — спросил, подходя, Дюрок.
— Да, Дюрок, ты видишь, мне скучно.
— Вижу, ваше величество, и сердечно сожалею об этом.
— Ты догадываешься о причине моей скуки?
— Смерть маленького Наполеона так вас растрогала, государь!
За день перед этим Наполеон получил печальное известие о смерти восьмилетнего племянника, сына своего брата Людовика, которого он думал объявить наследником французской империи.
— Ты отчасти прав, Дюрок. Маленький Наполеон был моим любимцем, я привык считать его своим наследником — он был одной со мной крови. Я возлагал на него надежды. Безжалостная смерть унесла его.
— Ваше величество, вероятно, императрица Жозефина имеет более причин сожалеть о маленьком Наполеоне. Я думаю, государь, его смерть будет для неё очень печальным событием, потому что ваше величество теперь увидите необходимость иметь законного наследника. А императрица бездетна…
— Ты слишком проницателен, мой милый, — прерывая своего любимца, громко проговорил Наполеон.
— Государь, вся Франция любит и обожает императрицу. Все привыкли к её доброте и великодушию.
— О, я знаю, Дюрок, ты принадлежишь к приверженцам Жозефины! — воскликнул император. — Она хорошая, добрая, я это знаю, и если бы она дала мне наследника, я бы никогда, никогда с ней не расстался. Но сама судьба идёт против неё. Однако, милый Дюрок, оставим говорить про то, что будет; надо говорить о настоящем.
— Я слушаю, ваше величество!
— Знаешь ли ты, мне надоела война.
— Но, государь, вы ещё не докончили ваши победы.
— Ты прав, тысячу раз прав. У прусского короля осталась ещё одна крепость, которую надо непременно взять… Да, мы не окончили ещё наши победы, и наши храбрые солдаты, погребённые под снегом Эйлау, должны быть отомщены. Знаешь ли ты, Дюрок, чего я хочу? — быстро спросил у своего любимца Наполеон, смотря ему прямо в глаза.
— Нет, государь, — тихо ответил тот.
— Я… я хочу, чтобы солнце Аустерлица и Йены осветило скучные русские поля и равнины. Я хочу смирить Александра! Я покажу ему, что значит угрожать мне и со мной не соглашаться! Я уверен, что моё знамя будет развеваться над Московским Кремлём! Свет принадлежит мне! И горе тому, кто станет на моём пути. Как червяка, я раздавлю его! — хвастливо крикнул Наполеон и быстро зашагал по своему кабинету.
Вошёл первый министр императора — Талейран.[64] Когда-то был он католическим священником, потом сделался министром республики, а далее стал приближённым Наполеона.
— А, ты кстати, Талейран. Мы говорили с Дюроком про войну, — встретил его Наполеон.
— Вы хотите сказать, государь, про ваши победы?
Хитрый Талейран знал, что Наполеон любит лесть, и при всяком удобном случае старался превозносить его военный гений; он выставлял Наполеона каким-то полубогом.
— Талейран, ты мне льстишь! Но это в сторону. Слушай, я не хочу прекращать войну. Пруссия у моих ног. Одна только Россия не хочет передо мною смириться. Но я заставлю! Мои храбрые солдаты помогут мне. И Россия так же, как и Пруссия, будет у моих ног.
— В этом, государь, никто не сомневается. И тогда, ваше величество, будете победителем всей Европы, — сказал Талейран.
— А Англию я сотру с лица земли. И тогда, господа, вернёмся мы отдыхать в Париж, в эту всемирную столицу, увенчанные лаврами, — хвастливо проговорил Наполеон и, приказав подавать лошадей, поехал в сопровождении Дюрока и Талейрана к своим солдатам.
Глава XX
На обоих берегах реки Алле, вблизи Гейльсберга, двадцать девятого мая 1807 года произошло сражение между русской армией и французской. В этом сражении беспримерной храбростью отличился Багратион; под ним была убита лошадь, пули и картечи дождём сыпались вокруг героя. Атакованный Мюратом с фронта и обходимый Сультом, князь Багратион принуждён был отступить. Французы быстро преследовали наших, но были остановлены батарейным огнём. Далее произошёл жестокий рукопашный бой; французы, несмотря на то, что ими руководил сам Наполеон, не выдержали и побежали назад и были атакованы с фронта князем Горчаковым и генералом Дохтуровым. Почти весь батальон наполеоновских гвардейцев был убит. Один из французских полков принуждён был уступить русским свой полковой орёл; много пленных французов было взято нашим войском. У Наполеона выбыло из строя тринадцать тысяч человек убитых и раненых; но не легко досталась нам победа под Гейльсбергом: раненых и убитых насчитывали до шести тысяч человек; в том числе был убит храбрый генерал Варнек и ранено несколько генералов.
В этом сражении участвовал и Пётр Петрович, а также и Надежда Андреевна Дурова; несмотря на «жестокое дело», они не были ранены. В атаке один кавалерист-француз подскакал к Дуровой и занёс над её головой свою тяжёлую саблю, но Зарницкий подоспел и убил из пистолета француза.
— Пётр Петрович, вы мой спаситель! Я обязана вам жизнью, — с чувством благодарности проговорила отважная женщина, крепко пожимая руку подполковника.
— Ну, вот ещё выдумали… На войне это не принимается в расчёт… Всякий на моём месте сделал бы то же самое.
— Я буду этот день помнить во всю мою жизнь.
— Что же, помните, ваше дело…
По окончании сражения Дурова зашла в барак Зарницкого, чтобы ещё раз благодарить его за спасение жизни; она застала Петра Петровича лежащим с длинным чубуком в руках; при входе Дуровой он быстро вскочил с кровати и стал оправлять свой мундир.
— Пётр Петрович, ваше обращение совсем переменилось. Вы стали меня чуждаться. А я хотела бы, чтобы вы, мой добрый, были со мной по-прежнему, — проговорила Дурова.
— Этого нельзя-с, — ответил ей Зарницкий. — Теперь смотрю я на вас как на женщину, — добавил он, подвигая Дуровой табуретку.
— Теперь разве я не могу считать вас за моего лучшего друга? Вы не хотите моей дружбы, Пётр Петрович?
— Я этого не говорю-с. Быть другом такой женщины, как вы, — большое счастие.
— Никак вы пустились в комплименты?
— Я отроду никому не говорил комплиментов.
— А мне сделали исключение? — улыбнулась Дурова. — Спасибо вам, — добавила она, крепко пожимая руку у Зарницкого.
— Я говорю то, что чувствую.
Беседа их была прервана приходом ординарца князя Багратиона; ординарец подал Петру Петровичу приказ немедленно выступить с своим эскадроном к Фридланду и вытеснить оттуда неприятеля.
— Скажите князю, что будет исполнено, — проговорил Зарницкий и стал готовиться.
— Разрешите мне, Пётр Петрович, участвовать в этом деле, — обратилась к нему Дурова.
— Помилуйте, как же это?
