— Пожалуйста, Пётр Петрович!
Но вы забываете всю опасность, — возражал ей Зарницкий.
— Вы сами знаете: я опасностей не боюсь.
— Знаю-с, вы — герой. Согласен, можете ехать. Извольте приготовиться.
— Вот спасибо, дорогой Пётр Петрович! — обрадовалась Дурова. — Что вы на меня так смотрите?
— Удивляюсь вашей храбрости… Вы не женщина — вы герой!
— Я так часто слышу от вас это, дорогой мой Пётр Петрович!
— Я готов тысячу раз повторять это… Вы заслуживаете похвалы.
Беннигсен с армиею продолжал своё движение к Фридланду. Город был занят французами. Зарницкий с пятью эскадронами улан должен был вытеснить из Фридланда неприятеля. Храбрый подполковник первым устремился в город; от него не отставала и кавалерист-женщина Дурова. Лишь только Пётр Петрович въехал на мост, во главе эскадрона, как увидал, что мост в середине разобран; град пуль посыпался на него с другого берега, пока поправляли мост. Зарницкий положил на отверстие доску и в сопровождении трубача и нескольких улан перебежал на ту сторону моста; мост был поправлен, и храбрецы-уланы ворвались в город и после кровавой схватки выбили из Фридланда французов, взяв в плен несколько офицеров и солдат. Русские войска расположились вблизи Фридланда, на левом и на правом берегу реки Алле. Наш главнокомандующий был болен и по совету врачей, чтобы хоть немного успокоиться, поехал ночевать в Фридланд. Это было накануне большого сражения при Фридланде, которое решило и кровавую войну.
Глава XXI
На шестой неделе Великого поста князь Владимир Иванович Гарин с княгинею и дочерью отправился в Каменки. Туда же на Пасху обещал приехать жених княжны Софьи — Леонид Николаевич Прозоров. Николай Цыганов не поехал в княжескую усадьбу, несмотря на приглашение старого князя; он отговорился тем, что не может оставить Москвы по причине одного денежного предприятия.
— Я, ваше сиятельство, намерен заняться торговым делом.
— Ты? — удивился князь.
— Так точно-с, магазинчик подыскал на Никольской, хочу торговать-с.
— Но ведь на это, мой милый, нужны деньги.
— Один богатый купец хочет отпустить мне товару-с в кредит, — как-то запинаясь, ответил Цыганов.
— Деньги, пожалуй, я могу тебе дать.
— Покорнейше благодарю, ваше сиятельство, я и то вами облагодетельствован.
— Ты, братец, не стесняйся, бери.
Князь Гарин ссудил Николаю порядочную сумму на торговое предприятие, но отставному прапорщику нужны были деньги вовсе не для этого. В его душе таилась другая цель.
Николай до заставы провожал князя Гарина и его семейство. Сам князь и Лидия Михайловна с ним радушно простились. Княжна холодно, но вежливо на прощание протянула ему свою хорошенькую ручку.
Она не могла простить Цыганову его поступок с бедной Глашей.
— Ты смотри же, братец, на Пасху не успеешь к нам приехать, приезжай на свадьбу, — ведь на Красную горку у нас будет свадьба. Непременно приезжай! — прощаясь с Цыгановым, сказал Владимир Иванович.
— Если позволите, ваше сиятельство.
— Прошу, приезжай.
— За счастие почту, ваше сиятельство!
— Приезжай, братец, приезжай. Рады будем. Софи, что же ты не приглашаешь к себе на свадьбу? — с лёгким упрёком обратился князь к дочери.
— Приезжайте, — как-то нехотя промолвила княжна.
Этот зов тяжело отозвался на молодом человеке; он побледнел и от сильного волнения закусил себе губы.
Это не ускользнуло от проницательного взгляда княжны; она быстро спросила у Николая:
— Что с вами?
— Извините, раненое плечо часто даёт себя знать, ужасная боль, — немного растерявшись, ответил молодой человек.
— А ты, братец, берегись, весною в Москве плохое житьё, как раз простудишься. То ли дело у нас в Каменках! Скорее приезжай к нам.
— Несказанно благодарен вашему сиятельству.
Прозоров, жених Софьи, не провожал Гариных: его не было в Москве; Леонид Николаевич получил командировку в Тверь недели на две.
Глава XXII
По той самой дороге, по которой ехал князь Гарин со своим семейством в свою усадьбу Каменки, по прошествии пяти дней ехала пара сытых лошадей, запряжённая в простой телеге с верхом, сделанным из клеёнки; в телеге сидел Николай Цыганов с какими-то двумя оборванцами подозрительного вида.
Один из оборванцев, с красным, отёкшим от перепоя лицом, с рыжей всклоченной бородой, с зверским взглядом, сидел рядом с Николаем; другой оборванец на козлах правил лошадьми; по смуглому цвету лица и по волосам, чёрным как смоль, он походил на цыгана; рыжего звали Петрухой, а чёрного — Кузьмой.
Николай был задумчив и мало говорил в дороге со своими спутниками.
Наконец рыжему Петрухе надоело ехать молча, и он обратился к молодому человеку:
— Ваше благородие, а ваше благородие!
— Ну, что тебе? — откликнулся недружелюбно Николай.
— Да скоро ли мы приедем?
— А ты, верно, соскучился ехать?
— Знамо, соскучился. И дорога, будь она проклята!
— Чем тебе, Петруха, не нравится?
— Да как же, ваше благородие, кабаков мало по дороге.
— А тебе бы, пьяница, всё вино лопать! — огрызнулся на рыжего Цыганов.
— В дороге, ваше благородие, вино услада. Потому скучища, а вино веселье сердцу придаёт. Напьёшься, ну и долгий путь покажется коротким.
— Ну, на кабаки, рыжая образина, ты не рассчитывай.
— А почему так?
— Потому пьянствовать тебе не дам.
— Ты-то, ваше благородие, мне пьянствовать не дашь? — нахально спросил Петруха у Цыганова.
— Хоть бы я!
— Ну, барин, это ты оставь, на тебя я не посмотрю.
— Силою заставлю! — крикнул на рыжего молодой человек.
— Ну, барин, не ври, я сильнее тебя!
— А вот этого гостинца хочешь? — Николай быстро вынул из дорожной сумки небольшой двуствольный пистолет.
