Таким образом, на мою долю выпало бдеть за двоих — в который раз.
Не выпуская из поля зрения дорогу за распахнутой дверью, я время от времени поглядывал на двух типов в углу, и те тоже бросали быстрые взгляды в нашу сторону, понемногу прихлебывая из кружек.
Двое бородачей в коротких коттах с капюшонами, высоких наголенниках и мягких сапогах не походили ни на торговцев, ни на пилигримов, ни на крестьян, по одежде и снаряжению они скорее смахивали на охотников. Но в пределах королевского заповедника никто, кроме господ, стражи, наемников и лесников, не имел права носить луки и охотничьи ножи, даже собакам в здешних деревнях вырывали по три когтя на передних лапах, чтобы они не могли преследовать дичь...
Я взглянул на наши с Робином луки, прислоненные к стене, и ухмыльнулся забавной мысли. Может, подойти к этой парочке и потребовать ответа, по какому праву они шляются вооруженными по лесу, принадлежащему королю Ричарду? Я поправил у пояса меч, обмозговывая эту идею. Рейнольд Гринлиф был всецело за, однако Маленький Джон насмешливо утверждал, что выпивка не окупит разбитой посуды.
Словно услыхав мои мысли, бородачи дружно встали, подхватили оружие и вышли из «Весельчака». Я задумчиво посмотрел им вслед, все еще прикидывая, стоит ли их отпускать, когда меня отвлек громкий голос Лысого Бена.
— Самый лучший эль, бобы и свежий хлеб, — объявил хозяин, сгружая на стол все перечисленное. — А, они убрались... слава богу!
— Что за типы? — спросил я, в то время как Робин занялся кувшином.
— Не знаю, сэр... Джон, — испросив взглядом разрешения, Бен подсел к столу. — Они не шибко много болтали, сказали только, что хотят попытать удачу и попробовать наняться в стражники. Да только как засели тут, так и проторчали аж до полудня. Непохоже, чтобы они сильно рвались в Ноттингем...
— Есть какие-нибудь вести из города? — я принялся за бобы.
— Нет. Разве что... вчера шерифские люди опять оглашали здесь указ о награде за «волчьи головы».
Локсли, успевший опрокинуть кружку и налить себе вторую, громко засмеялся — неприятным безрадостным смехом, похожим на его прежний смех, как скрип засохшего дерева — на шум весенней листвы.
— Могу поспорить, за голову Джона опять пообещали вдвое меньше, чем за мою!
— Каков будет заклад? — живо поинтересовался хозяин «Весельчака».
— Да неужто шкура Малютки поднялась в цене? — сразу забыв о своем намерении поспорить, осведомился Робин.
Хозяин «Весельчака» энергично кивнул круглой лысой башкой.
— Теперь шериф обещает за Рейнольда Гринлифа столько же, сколько за Робина Локсли. И в придачу сулит помилование любому аутло Ноттингемшира, который поможет поймать хоть одного разбойника из шайки Робина Гуда...
— Надо же, какая щедрость, — я отобрал у Локсли кувшин, чтобы тоже плеснуть себе эля.
— Такая щедрость шерифа вовсе не к добру! — Робин снова разразился скрипучим смехом. — Если куры часто купаются в пыли, а Вильям Певерил перестает трястись над каждым пенни — жди жестокой зимы! Может, сдать тебя вице-графу, Джонни, и получить награду, пока цена не упала?
— Э-гхм... Вчера пришли вести из Аннеслея, — негромко проговорил Бен.
Я вскинул голову, забыв о еде.
— Ну?!
— Ричард Ли вернулся домой, вернулся с богатой добычей. Говорят, на турнире в Руане он вышиб из седла аж четырех рыцарей! Рыцарьки попались из богатых, так что Ли выручил за их коней и доспехи немалые деньги...
— Знач-чит, он сможет заплатить свой долг, отлично! — Локсли опять потянулся к кувшину.
— Забавно, — тихо проговорил я. — Вернуться из крестового похода нищим и разбогатеть, сражаясь со своими собратьями-христианами...
Я быстро отодвинулся от стола, когда мне на колени вдруг полился эль. Кувшин в руках Локсли ходил ходуном; темная жидкость текла мимо кружки, струйками сбегала со стола. Я хотел придержать кувшин, но не успел: Робин с проклятием саданул его о стену и, едва не сметя с табурета хозяина «Весельчака», выскочил из питейного дома.
— Господи Боже... — пробормотал побледневший Бен.
Бочар, глядя на глиняные осколки на полу, быстро крестился.
Старики дремали.
Я вычистил хлебом остатки бобов, встал и бросил на стол монеты за все, что мы съели, выпили и разбили. Шагнул в сторону и крепко взял бочара за ухо.
— Если вякнешь хоть слово о том, что здесь видел, — распрощаешься с языком. А может, и с ушами. Понял?
Молча, но предельно красноречиво парень изобразил, что понял.
Я вложил в его ладонь серебряную монету, кивком попрощался с Беном и вышел, прихватив оба лука — свой и Робина Гуда»
— Возьми свой лук. Я не нанимался к тебе в оруженосцы.
— Отстань! Он мне больше не нужен! — Да?
— Да!
— В самом деле?
— Да! Да! Да! Эта чертова штука нужна мне, как безногому башмаки! А теперь оставь меня в покое, убирайся!
Локсли прибавил шагу, пытаясь уйти вперед, но оторваться от меня было не так-то просто. Тем более тому, чьи ноги коварно присоединились к саботажу рук. Лысый Бен всегда подавал нам самый лучший и самый забористый эль...
Робина занесло от одной стороны тропинки к другой, он почти врезался в терновый куст, но я подхватил его под локоть. Вместо благодарности я услышал крик боли и гнусное проклятие.
— Оставь меня в покое, верзила!!!
Удар в плечо был едва ощутимым и все же лишил меня остатков терпения.
— Ладно, как знаешь! Катись к дьяволу, обратно в питейный дом, куда захочешь! Или разбей башку о первое попавшееся дерево — все лучше, чем надираться до поросячьего визга от жалости к себе... Только подумай, каково Марианне смотреть на тебя сейчас с небес!
— Замолкни!!! — прорычал Робин, хватая меня за ворот.
Его руки тряслись, как у паралитика, выражение лица могло испугать кого угодно... Только не меня. Вместо того чтобы замолчать, я, наоборот, повысил голос:
— Твоя беда вовсе не в руках, Робин, черт тебя побери! И не в тугом луке! Она в твоей слабой душонке, парень! Пока жизнь стелилась тебе под ноги ровной дорожкой, ты шел себе да посвистывал, но как только начались ухабы...
— Заткнись!
— ...ты споткнулся на первом из них, упал и не захотел потрудиться, чтобы встать!
— Заткнись!!!!!
— Уже заткнулся, пропади ты пропадом! Думаешь, мне нравится слушать твое нытье? Оставайся здесь и рыдай над своей несчастливой судьбой хоть до самого Судного дня! — я припечатал лук к груди Локсли. — Может, тебе посчастливится упиться до смерти раньше, чем ты снова попадешь в руки старого Губерта. Потому что больше я не стану вытаскивать тебя из тюрьмы!
Развернувшись, я быстро пошел по тропе обратно. В пылу спора мы совсем не обращали внимания, куда нас несет, и теперь, дойдя до поворота, я обернулся, чтобы определить, в которой стороне находится просека «Кровь и порезы»...
В тот же миг на мой затылок обрушился удар, и взорвавшаяся в голове огненная боль почти сразу сменилась глухой темнотой.
Сперва я почувствовал, как в мой череп вбивают раскаленный железный штырь, потом до меня донесся далекий крик, а уж потом нахлынули все прочие впечатления... Самым главным из которых было то,
