Но нам отсюда некуда было деться, и мы с тревогой ожидали, что преподнесет нам неспокойная весна, наступившая вслед за жестокой зимой. Взбаламутив половину Англии, принц Джон улепетнул под крылышко своего союзника французского короля Филиппа-Августа, едва пришло известие об освобождении Ричарда... Но те, кого принц завлекал посулами освободить от непосильных поборов, озолотить, осчастливить навек, остались — и с трепетом ждали возвращения законного владыки.
Насколько я мог судить, мало кто из жителей Йоркшира и Ноттингемшира разделял наивную веру Барсука в то, что вернувшийся правитель наведет порядок в стране. Чего хорошего можно было ждать от короля-нормана, начавшего свое правление с большой крови[50], а потом просто исчезнувшего на долгие годы?
Я тоже не очень-то разделял Диконовы надежды. Прожив четверть века в России двадцатого — двадцать первого столетий, я привык не доверять никакой власти, тем более высшей, поэтому будущее представлялось мне в виде медленно надвигающейся тучи, готовой разразиться молниями и дождем.
Гроза началась спустя неделю после Дня Святого Иосифа[51].
Рано утром в небо на западе от Уоркшопа взвились десятки птиц — это к Ноттингему двигалось войско под командованием Ранульфа, графа Честера, и Дэвида, графа Хантингдона[53]. А к полудню вся округа притихла, перепуганная известием о том, что вице-граф Вильям Певерил отказался открыть ворота города посланникам законного короля.
Мы так никогда и не узнали, что же заставило Певерила совершить такой небывалый по своей глупости шаг. Неужто шериф не видел, как легли кости, чтобы ставить на заведомо проигравшего? Неужто он был настолько туп, что надеялся удержать город даже тогда, когда к войску присоединился сам Ричард Львиное Сердце?
Затаившись на краю леса, мы смотрели на военный лагерь, в который превратилось поле у стен Ноттингема, и гадали, чем обернется для шерифа его беспросветная глупость.
Как только Ричард, прибывший во главе небольшого отряда, возглавил осаду, занимательное действо превратилось в настоящее супер-шоу. Львиное Сердце нетрудно было разглядеть даже с расстояния в четверть мили: король сразу бросался в глаза, появлялся ли на коне или пешим, один или среди приближенных. Он раздавал команды направо и налево, наводил шорох среди нерасторопных, давал взбучку непонятливым, посылал туда-сюда конных гонцов и вообще вел себя так, будто он осаждает не город в Англии, а Иерусалим, и весь христианский мир, затаив дыхание, следит за его подвигами.
Гарнизон Ноттингема, судя по всему, лишь вяло отругивался в ответ на стрелы, которыми засыпали его осаждающие, да и этот обстрел то и дело прекращался, когда обе стороны вступали в переговоры.
Когда стемнело настолько, что видны были только горящие на поле костры да силуэт замка на скале, мы вернулись на поляну Великого Дуба — все, кроме Барсука, которого никто не смог заставить покинуть его наблюдательный пост за кустами боярышника.
Вялотекущая осада продолжалась весь следующий день, а поздно вечером город сдался. Войско втянулось в ворота, все костры погасли, и мы отправились восвояси, чтобы поужинать подстреленной Кеннетом оленихой и лечь спать.
Однако всю ночь кто-нибудь из аутло дежурил на вершине Великого Дуба, и на рассвете мы вернулись на поросший боярышником пригорок, желая убедиться, что Ноттингем не сметен с лица земли разгневанным королем. Вообще-то в этом жаждал убедиться Барсук, все остальные ни на пол пенни не верили в такой кровавый исход... Зато по дороге к ноттингемскому перекрестку мы мечтательно обсуждали возможность того, что Вильяму Певерилу придется заплатить головой за глупую преданность принцу Джону.
Пробравшись сквозь кусты, мы увидели целый и невредимый город — во всяком случае, над ним не поднимались клубы дыма и не кружило голодное воронье.
А на полпути между Ноттингемом и лесом на одетых в яркую весеннюю листву больших вязах висели трупы. Десятки трупов, среди которых не видно было грузного тела в богатом красном наряде. Все мертвецы были облачены в простые серые котты, в плетеные кожаные доспехи, в бригандины...
Ричард Львиное Сердце не тронул зарвавшегося правителя города, но повесил весь гарнизон.
К вечеру трупов на деревьях еще прибавилось: услышав о продажности шервудских лесников, король Ричард без долгих разговоров приказал вздернуть каждого пятого.
Как только опустилась ночь, мы вышли из чащи, держа наготове луки, готовые в любой момент открыть стрельбу и отступить.
Однако импровизированные виселицы никто не охранял; королю явно было наплевать, что станется с телами казненных. Вместо воинов мы увидели в роще жителей нескольких окрестных деревень: молчаливые угрюмые мужчины двигались, словно призраки, между деревьев, вынимали мертвецов из петель и укладывали на стоящие возле рощи повозки. При виде нас эти люди схватились за дубинки, и мы тоже приготовились драться. Лесников повесили из-за того, что они получали деньги от шайки Локсли; если бы их родня захотела отомстить аутло за их смерть, в этом не было бы ничего удивительного...
Удивительным было другое: как только стало ясно, кто мы такие, отовсюду послышались едва ли не радостные возгласы.
Значит, крестьяне из Ретфорда не врали! Робин Гуд вернулся, а вместе с ним и Маленький Джон! И Кеннет Беспалый, и Вилл Статли оказались живы-здоровы, что бы там ни болтали об их смерти!
Думаю, если бы родичи погибших могли сейчас улыбаться, они улыбнулись бы. Я даже почувствовал себя неловко от всех этих похлопываний по плечу — и от того, что мы могли помочь столь немногим. Но кажется, мы помогали уже тем, что остались живы... Как же Робину Локсли удалось перевернуть все с ног на голову, если честные люди были так рады убедиться, что обосновавшиеся в их лесу разбойники благополучно пережили зиму!
Уложив тело Вольфа на одну из повозок, мы помогли снять тела других повешенных. Почти все ноттингемские стражники были из местных жителей, но и трупы тех, кто не имел в Ноттингемшире родни, положили на телеги, чтобы достойно похоронить.
Ни одного наемника среди казненных я не увидел. То ли они не пожелали рисковать своими шеями в таком неверном деле, то ли король пощадил их, как пощадил графа Вильяма Певерила.
Мы не повезли Вольфа в Эдвинстоун, а похоронили в Папплвике, между давно умершей сестрой Барсука, женой здешнего кузнеца, и молодым лесником Адамом Коултом.
Когда-то папплвикские лесники воевали с аутло не на жизнь, а на смерть, но теперь «псы» и «волки» стояли бок о бок в холодных предрассветных сумерках, слушая речитатив священника и причитания женщин над свежими могилами.
Брат Тук держал руку на плече Барсука, что-то тихо нашептывая ему на ухо, но Дикон ничем не показывал, что слышит голос фриара. Хоть бы наш красноречивый монах нашел нужные слова! Мне самому было трудно не только говорить с Диконом, но и встречаться с ним глазами. Дьявол, и зачем я только помог Вольфу сделаться стражником!
Заупокойная служба закончилась последним протяжным «Аминь!», и мы молча двинулись к лесу... Но через несколько шагов остановились, когда нас почти бегом догнал старший брат молодого Адама, Стивен Коулт.
— Я ухожу с вами! — заявил он. И в ответ на удивленные взгляды с вызовом добавил: — Я беру след не хуже любой ищейки и стреляю без промаха!
Робин, прищурившись, посмотрел в глаза высокому черноволосому парню.
— Я помню тебя, Стив. Прошлым летом ты всадил стрелу в дерево рядом с моим ухом. Такое не скоро забудешь!
— А твоя стрела оставила мне на память вот это, — задрав рукав, Коулт продемонстрировал длинный шрам на предплечье. — Такое тем паче трудно забыть.
— В тебя стрелял не я, а Вилл Скарлет. После моего выстрела ты бы уже не встал!
Коулт только фыркнул:
— Я и раньше смог бы обставить тебя на одной стреле из десяти, йоркширец, а уж теперь...
— Теперь? — нахмурился Робин.
