малейшем движении врезалась мне в горло, угрожая придушить… Не в силах даже громко крикнуть, я оказался бессильным зрителем последовавшей затем ужасной сцены.
Если строптивых рабов ожидал столб послушания, то для строптивых рабынь у распорядителей торгов имелась в запасе другая кара.
Торгаш подошел к Наа-ее-лаа и одним движением сорвал с нее платье, оставив совсем обнаженной. Принцесса ахнула и закрыла лицо ладонями. Дочь ямадара Сар гота стояла нагая на позорном помосте, а покупатели внизу громко обсуждали ее достоинства, предлагая то одну, то другую цену…
Я натянул удерживавшие меня веревки так, что все поплыло у меня перед глазами; словно сквозь мутную воду я увидел, как Наа-ее-лаа попыталась сесть, сжавшись в комочек, но «зазывала» рывком поднял ее на ноги…
— Два сакито, всего два сакито за нетронутую девушку! — выкликал он. — Неужели жители Ринта пожалеют два сакито за невинность и красоту?
— Насчет невинности — я тебе верю, торгаш, но насчет красоты помолчал бы! — выкрикнул кто-то из толпы. — Я не дам и пол-сакито за эту тощую стриженую девчонку!
— А я, пожалуй, возьму ее за полсакито, если она умеет молоть зерно!
— Наброшу еще четверть сакито — мне нужна служанка для младшей дочери… Соглашайся, все равно ты не получишь больше за эту уродину!
Принцесса вздрагивала при каждом оскорбительном выкрике, направленном в ее адрес, и наконец гордость возобладала над стыдом. Наа-ее-лаа выпрямилась, сжав кулачки, и устремила разъяренный взгляд на шумящую внизу толпу. А когда «зазывала», расписывая достоинства девушки, провел рукой по ее нежной груди, она с яростным криком хлестнула негодяя по щеке.
В ответ торгаш дернул принцессу за волосы на затылке, исторгнув у Наа-ее-лаа болезненный стон.
— И ты хочешь получить целых два сакито за такую строптивицу? — с хохотом крикнул кто-то.
Распорядитель, на щеке которого вспухали следы от ногтей Наа-ее-лаа, злобно впился пальцами в хрупкую ключицу девушки.
— Джу-лиан!.. — отчаянно закричала принцесса.
Забыв про стягивающий мое горло ремень, я бешено рванулся… И провалился в небытие.
Когда я очнулся, один кошмар успел смениться другим: распорядитель уже опускал поднятую руку, во всеуслышанье объявляя, что рабыня Не-лаа продана Ко-лею, сыну Ла-гота.
Кто он такой, этот Ко-лей?
Я зашарил глазами по сторонам и увидел уни-та в роскошном серебристом плаще, быстро поднимающегося по ступеням помоста. Впившись взглядом в ублюдка, который осмелился назвать себя хозяином Наа-ее-лаа, я пытался запомнить каждую черточку его лица. Сын Ла-гота был молод, привлекателен и нарядно одет, но показался мне уродливее самого Вельзевула…
Сквозь колеблющийся перед глазами туман я смотрел, как он подходит к Наа-ее-лаа, на ходу снимая с себя плащ, как накидывает серебристую ткань на плечи девушки… Принцесса вздрогнула, выйдя из оцепенения, вскинула глаза на своего покупателя — и вдруг схватила его за руку. Брежу я, что ли? Но нет — хозяин и рабыня быстро заговорили друг с другом так, как если бы были давно знакомы, а потом Ко-лей повел свою покупку к ступенькам с таким почтением, словно он был рабом, а она — его госпожой…
Оглушенно и безвольно принцесса шла рядом с молодым унитом. Я не спускал с нее глаз, но не смел окликнуть, боясь навлечь на девушку новое наказание. Вот Наа-ее-лаа ступила на верхнюю ступеньку, вот начала спускаться… Но вдруг замерла, словно очнувшись, и оглянулась на меня.
Она увлекла своего спутника обратно на помост и начала о чем-то с жаром говорить ему, но Ко-лей раз за разом отрицательно качал головой. Я напряженно пытался уловить хоть один обрывок их разговора, но все слова заглушал базарный шум. Однако мне было ясно, что принцесса о чем-то страстно умоляет этого унита, а тот отказывается выполнить просьбу нонновар. Если бы ремни, удерживавшие меня, лопнули, худо бы пришлось расфранченному негодяю, осмеливавшемуся унижать гордую Наа-ее-лаа!
Наконец принцесса в отчаянии топнула ножкой, отвернулась от унита и пошла, а потом побежала ко мне. Ее остановили, и все же после коротких переговоров Ко-лея с охранниками Наа-ее-лаа оказалась рядом — раскрасневшаяся, смятенная, дрожащая.
— Кто этот тип? — хрипло спросил я. — Ты его знаешь?
— Это Ко-лей, советник моего отца! — вполголоса быстро ответила Наа-ее-лаа. — Он выкупил меня и теперь отвезет в Лаэте. Какое счастье, что он оказался здесь!
— И впрямь счастье, — я почувствовал, как с моих плеч свалился огромный груз.
Пусть на моем теле горело позорное клеймо, пусть веревки душили меня за горло и впивались в руки, зато принцесса была теперь свободна и в безопасности!
— Я требовала, чтобы он выкупил и тебя, но у Ко-лея на это не хватит денег…
— Забудь про меня, Неела… Прости, Наа-ее-лаа!
— Неела, — приподнявшись на цыпочки, она заглянула мне в глаза. — И я никогда про тебя не забуду! Когда я вернусь в Лаэте, Джу-лиан, я разыщу тебя и выкуплю, какую бы цену ни запросили калькары!
— Спасибо, принцесса…
— Нам нужно идти, Высочайшая, — почтительно обратился к дочери Сарго-та возникший за ее спиной Ко-лей. — Если кто-нибудь из калькаров вас узнает…
— Да, иди! — я встревожился, вспомнив, что жителей Старых и Новых Городов разделяет многолетняя вражда. — Ступай, Неела, не беспокойся обо мне!
Ко-лей переменился в лице, услышав, как вольно обращается к дочери ямадара привязанный к столбу клейменый раб.
Но принцесса продолжала стоять рядом, не сводя с меня огромных голубых глаз — двух озер, наполненных до краев. И вот влага вышла из берегов: по щекам Наа-ее-лаа потекли слезы.
— До свидания, Джу-лиан, — прошептала она, проводя рукой по моей щеке. — До свидания, мой лавадар!
Как будто через силу она опустила руку, повернулась и пошла прочь так быстро, что советник еле поспевал за ней.
— До свидания, Неела, — пробормотал я, глядя вслед маленькой фигурке в серебристом плаще.
У меня отчаянно щемило сердце, и в то же время я ощущал странное спокойствие. Наа-ее-лаа, дочь ямадара Сарго-та, была теперь свободна… И я почти не сомневался в том, что она любит меня!
Вскоре меня отвязали, и «зазывала» принялся расхваливать мой рост, выносливость и исполинскую силу. Но начальная цена была слишком высока, к тому же покупатели не хотели рисковать, покупая могучего, но непокорного раба… Я уже приготовился отправиться на рудник, куда сулил продать меня Карит, когда на помост взошел угрюмый старик в невзрачной одежде с клеймом на левом виске.
Он долго разговаривал с появившимся откуда-то Каритом, а потом взглянул на меня со слабым подобием усмешки на тонких губах.
— Так ты не отличаешься послушанием, раб? — процедил старик, оглядывая меня с ног до головы. — Что ж, теперь тебе придется от этого отвыкнуть. Если у меня ты проявишь хоть малейшее неповиновение…
— Что тогда? — прорычал я, сжигая его взглядом.
Моя ярость не произвела на старикашку никакого впечатления. Он скучно уставился на грязный помост и, не повышая голоса, сказал:
— Ляг и лизни мне ногу. Я подумал, что ослышался.
— Я повторю, — так же бесцветно проговорил старик. — Но сделаю это в последний раз. Впредь ты будешь слушаться меня с полуслова. Ляг на живот и лизни мне ногу, раб!
— Лучше сам просунь голову промеж ног и поцелуй себя в зад! — рявкнул я, делая оскорбительный жест.
Не знаю, дошел ли до старого негодяя смысл земного жеста, но слова на языке ва-гасов до него, конечно, дошли. Однако он ни на йоту не изменился в лице, его белесые глазки не утратили прежнего рыбьего выражения.
— Заклеймить, — спокойно распорядился старик, поворачиваясь к охранникам.
На этот раз я стиснул зубы и не издал ни звука, когда раскаленное железо перечеркнуло на моем правом плече первое клеймо и выжгло рядом с ним второе.
