Джон никогда раньше не слышал и не знал, что они означают… Зато он точно знал, что с ним сделают через пару секунд.
— Так ты, значит, драться, сука? — держась за колено, прошипел Бэк-Джой, и Мильн увидел то, чего никогда раньше не видел — прищурившуюся акулу.
— А тебя бы если так?! — радостно подхватил кучерявый.
— Да я случай…
— Бей его, парни!!
Под этот клич пятеро приютских налетели на новичка, и у двери мигом образовалась вопящая куча- мала. Мильна быстро размазали бы по паркету, но почти сразу по свалке долбанула распахнувшаяся дверь, и на поле боя появился господин Куси со стопкой белья в руках.
— А НУ, ПРРЕКРРАТИТЬ!!! — гаркнул воспитатель.
Этот крик подействовал на сцепившихся мальчишек, как ведро ледяной воды.
Куча-мала распалась, все вскочили, понурились и виновато зашмыгали носами.
Последним с пола поднялся Мильн: в куртке с оторванными пуговицами, в перекрученной жгутом рубашке, с синяком на скуле, с кровью на губах и с отчаянием в глазах.
Господин Куси швырнул белье на ближайшую кровать и обвел всех ужасным взглядом.
— Чем это вы тут занимаетесь, паразиты? — еще более ужасным голосом спросил он. — Я что сказал вам сделать, когда уходил? Что — я — сказал — сделать?!!
— Господин Куси, он первый начал! — проныл Бэк-Джой, тыча в Мильна пальцем. — Вот, посмотрите, за руку меня укусил!
— Ага, а еще по коленке его трахнул! — подхватил толстяк, а лопоухий пацан, отдирая от щеки наполовину отклеившийся лейкопластырь, угрюмо буркнул:
— Он ваще какой-то больной, этот кинд, господин Куси…
— Полный псих!
Мильн молчал, закусив дрожащие губы.
Он знал, что воспитатель сам во всем разберется, воспитатели всегда разбираются, кто прав, а кто виноват, какую бы жалостливую чепуху не несли виноватые!
— Господин Куси, а меня-а-а он… — включился в общий ноющий хор голубоглазый ангелочек Тяпа.
— Молчать!
Куси-Хватай с оттяжкой шлепнул Тяпу по курчавому затылку, тот испуганно мявкнул и зажмурил глаза.
— Ни на минуту нельзя одних оставить! Значит, по-хорошему не хотите?! Ладно, будем тогда по- плохому! А ну, живо ноги в руки и марш на кухню! Скажете там, что я вас послал, и чтобы я не слышал на вас никаких жалоб, не то!.. И до конца недели никаких телеков и игровых автоматов, кого увижу возле игровой — ноги выдерну из задницы, поняли, паразиты?! Ты все понял, Бэк-Джой?! А если поняли, тогда чего застыли, как паралитики? МАРШ!!!
Втянув головы в плечи, приютские один за другим быстро засеменили к двери — куда только девалась их крутизна! Замешкавшегося толстяка воспитатель послал в коридор звонким подзатыльником, с силой захлопнул дверь и повернулся к Мильну.
— Так, теперь давай разберемся с тобой! Что-то, я смотрю, ты шибко разрезвился, гений! Может, ты думаешь, что раз тебя определили в школу для умников, а не в общую городскую, так ты сможешь вести себя в приюте, как захочешь? Драться, свинячить, устаивать здесь бардак? Вот что ты вообразил, клоп иногородний?!
О-ей, этот тип и вправду был сумасшедшим! А может, просто дураком? Но сумасшедший или дурак, он все-таки был воспитателем — и Мильн, сглотнув слезы, попытался объяснить:
— Но ведь это не я начал, господин Ку…
Мощный удар по шее прервал его на полуслове.
Джон удержался на ногах только потому, что налетел боком на спинку кровати, и это было еще больнее, чем сама оплеуха. Вцепившись в спинку, он уставился на воспитателя широко раскрытыми глазами, не сразу сообразив, что из них все-таки потекли слезы…
Куси-Хватай сделал широкий шаг, навис над Мильном и страшным голосом рявкнул:
— Это у вас в спецшколе всякой мелюзге позволяется перебивать старших? Это ты там набрался таких манер, паразит?! Тож-же мне, прынц заморский! Вот что, гений, заруби давай на своем сопливом носу: у нас здесь прынцев нету, у нас тут все одинаковые, и порядок тут для всех один! А если будешь выпендриваться — я тебя живо обломаю, и не таких еще умников обламывал, понял?! И из тебя сделаю человека! Не знаю, чему тебя будут учить в твоей спецшколе для идиотов, но я тебя быстро научу, как… Куд-да ты уставился, вундеркинд?! КУДА НАДО СМОТРЕТЬ, КОГДА С ТОБОЙ ГОВОРИТ ВОСПИТАТЕЛЬ — тебя даже этому не научили?!
Крепкая волосатая рука стиснула подбородок Мильна и вздернула его голову вверх.
Мильн невольно зажмурился, но поскорее снова открыл глаза и послушно уставился на свирепую рожу Куси-Хватая, расплывающуюся в кривом зеркале слез.
Лет через десять воспитатель хмыкнул, убрал руку и брезгливо вытер ее о штаны.
— Перестань распускать сопли, лютик-цветочек! — уже тише сказал он. — Вот ведь подарочек, а! Помню, в детстве мы таких окунали рожами в мазутные лужи! Вытри давай нос и слушай внимательно: переоденешься в нормальные шмотки, застелешь свою постель, приберешь с полу все барахло… Стелить-то постели ты хоть умеешь, гений?
Наступила короткая тишина, во время которой Мильн судорожно решал, можно подать голос или нельзя, а если можно — что именно ответить; наконец он шмыгнул носом и наобум пискнул:
— Да, господин воспитатель…
Наверное, он правильно угадал, потому что Куси-Хватай больше его не ударил и даже не схватил за подбородок, а только насмешливо хрюкнул:
— Чего ты там бормочешь? Отвечай громко и ясно, чтобы было слышно, а не так — «те-те-те», понял?
— Да, господин воспитатель!
— Во, кой-чему уже научился! Сразу видно — вундеркинд! Значит, так — застелешься, сложишь все барахло в нижний ящик шкафа… Да не забудь умыться, если явишься на ужин с такой зареванной рожей — мигом вылетишь у меня из столовки! Где столовая, знаешь?
— Да, господин воспитатель!
— Ужин в восемь, по звонку, не вздумай опоздать, у нас никто не опаздывает, понял, гений? Я спрашиваю — ты понял?
— Да, господин воспитатель!
Еще с полминуты Куси-Хватай обдирал Мильна презрительным взглядом, а потом буркнул:
— Во счастье-то привалило — нянчиться с таким недоделком! Небось, только таких и берут в разные там идиотские спецшколы… Ладно, работай, гений, привыкай!
— Да, госпо…
Но господин воспитатель уже вышел, не пожелав дослушать ответ «недоделка».
Человек, сказавший «сламона», велел застелить кровать — Джон старательно выполнил это приказание, перестилая постель снова и снова до тех пор, пока она не перестала отличаться от других постелей.
Человек, сказавший «сламона», велел еще убрать барахло в шкаф — Джон собрал с пола все, что там валялось (в том числе свои оторванные пуговицы) и сложил все это в нижний ящик.
Человек, сказавший «сламона», приказал ему переодеться в «нормальные шмотки» — спрятавшись за раскрытой дверцей шкафа, Джон торопливо переоделся в воняющую химической гадостью одежду: синие трусы, носки с дырками на пятках, серые кусачие брюки и застиранную рубашку в бело-голубую полоску. Из прежних вещей на нем теперь остались только грязные ботинки, и он на всякий случай вытер их своими старыми носками…
Теперь ему нужно было пойти и умыться в умывальной комнате «там, за соседней дверью»… Так
