неловкости. Он торчал в лаборатории почти с обеда и до глубокой ночи. По утрам Стэн работу не жаловал, но только потому, что ему далеко было добираться до дома, а даже если он и ночевал на рабочем месте, когда задерживался, потом долго отсыпался, восполняя ночные бдения.
— А можно вселиться в животное? — неожиданно спросила Саша, и Стэн даже оторвался от своего занятия.
— В принципе, можно, но это никто не практикует.
— Почему?
Стэн скривился, будто съел незрелую сливу. У него всегда было такое выражение лица, когда Саша задавала вопросы, ответы на которые, по его мнению, были очевидны.
— Потому что животные недоразвиты по сравнению с человеком. Предвосхищая твой следующий вопрос: и в слепых, глухих, безногих и убогих реберфы также не вселяются.
— Но ведь это должно быть интересно: кошачья грация, ловкость, к примеру, инстинкты, охота…
— А как потом из всего этого выбраться?
— А в чем проблема?
— Проблема? Да ни в чем. В самоидентификации, разве что. Психика животного не способна дать адекватный ответ на находящегося у руля реберфа, она слишком примитивна. Такой реберф застрянет в животном сонном состоянии, пока там же и не погибнет.
— Жаль. А что же люди? — Не унималась Саша. — Если они так развиты, почему ничего не ощущают?
— Потому что привыкли жить в мире своих постулатов, отметая все, что не вписывается в систему — это раз. И потому, что мир вокруг и его влияние на человека настолько велики и разнообразны, что невозможно отследить тот самый момент вторжения, пока не станет слишком поздно.
— Но мы ведь должны быть невероятно близки, чтобы сосуществовать на протяжении веков вместе, разве не так?
— Омела не слишком близка дереву, однако успешно сосуществует, — отозвался Стэн. — Но если ты намекаешь на то, что корни у людей и реберфов одни и те же, то такая теория имеет право на жизнь.
— И что же это значит? Что люди были реберфами?
— Глупость, — безапелляционно осадил ее Стэн. — Одна из человеческих ветвей эволюционировала в реберфов.
— Высшая ступень эволюции, значит, — с сарказмом протянула Саша.
— Вершина пищевой цепочки, — подтвердил Стэн, и Саша погрустнела, понимая, что он прав. Реберфы питаются человеческими эмоциями, греются в их телах, тратят их деньги и играют в их жизни.
— На чем мы вчера остановились? — прервал ее размышления Стэн.
— На одновременном захвате.
Они вчера весь день развлекались в лаборатории тем, что Саша пыталась распылить себя на двух человек одновременно, а Стэн фиксировал ее потуги.
— Стэн, ничего не выйдет, — резонно заметила она, а лаборант в это время увлеченно перечитывал свои записи. — Слышишь?
— Что? — он часто выныривал из своего волшебного мира, явно не сразу начиная воспринимать реальность.
— Это бесполезно, не получится.
— Я вижу, что не получится. Но как это доказать? — взглядом исследователя он пробежался по ней сверху донизу. Странное дело: как бы на нее ни смотрел Стэн, это всегда получалось совершенно невинно. Саша ощущала себя рядом с ним, как с… даже не братом, нет, а представителем другого вида, к примеру, кузнечиком, которого он очень напоминал, худой и нескладный, коленками внутрь.
— Э, нет, хватит с меня Тинни, — замахала на него руками девушка.
— Подожди. У меня есть одна теория, — начал он, и Саша поняла, что это надолго. Никто из других реберфов не возился со Стэном, не общался на равных, поэтому он готов был растолковать ей все, от начала бытия. — Возможно, все дело в привычном мышлении.
— Ты о чем это сейчас?
— С самого рождения вы пребываете в единицу времени лишь в одном человеке. Вы ассоциируете себя с одной психикой, с одним организмом. Но если сломать этот стереотип…
— Если сломать этот стереотип, получится психованный реберф-размазня.
Стэн поднял на нее глаза и ошалело посмотрел в ответ.
— А, ты снова шутишь, — с облегчением произнес он, а Саша тяжко вздохнула. Он совершенно не воспринимал юмор. Стэн был тем самым человеком, которому в конце каждой шутки требовалось говорить «лопата».
— А что, если вы способны мыслить шире и охватить два и более организма? Это же прорыв!
— О, нет, нет, и еще раз нет. Понеслась, — Саша легко соскочила с табурета и решила тактильным контактом остановить Стэна. Это всегда срабатывало безотказно: он тут же сбивался с мысли, еще какое-то время лепетал что-то невнятное, а затем и вовсе смолкал.
— Ну, и что ты предлагаешь взамен? — после воцарившейся тишины, наконец, спросил он.
— Ты же собрал статистику. Я хочу знать, насколько сильный вред я приношу людям, находясь в их телах.
— За те промежутки, что мы исследовали, я не обнаружил никаких изменений.
— Ни у кого?
— Ни у кого. Ты же знаешь, что ты не вызываешь у них даже привычного повышения температуры тела.
— Как же тогда…? — перед глазами Саши вновь мелькнуло лицо Стеффи Райкер.
— Выход. Полагаю, что ответ на твой вопрос лежит в очень резком насильственном выходе.
— Выход, — прошептала Саша, проводя пальцами по своему лицу и вспоминая тот мучительный кошмар и ужас.
— С тобой больше такого не случится.
— Откуда ты знаешь? — не глядя, спросила Саша.
— Ты уже далеко впереди. А то, то были первые детские шаги.
Саша покачала головой. Настроение стремительно уплывало в никуда: чья-то жизнь не могла быть ценой первых шагов неумелого ребенка, или недоразвитого взрослого, если точнее.
— Брось, подумай вот о чем. Может, все дело в зацикленности на цифре два, в разделении, в самом понятии двойственности, а если ты будешь думать о множестве, у нас выйдет? Я ничего не имею против цифры три, или пятнадцать, если тебе так будет удобнее.
Саша закатила глаза и облокотилась о стойку. Стэна опять понесло, не прошло и двух минут. Губы Саши сами дрогнули в улыбке, поначалу несмелой, потом еще одной, и еще, пошире. Иногда он городил такое, что все реберфы отдыхали.
Маленький уютный ресторанчик спрятался на первом этаже здания недалеко от отеля де Виль. Саша была убеждена, что в этом квартале не бывает других заведений, кроме вычурных, но это оказалось не так. Симпатичный парень на входе забрал ее легкий плащ, и улыбнувшись, вежливо указал им на вход в зал. За столиком, к которому Сашу подвел Тинни, уже сидел мужчина лет тридцати. Его внешность Саша сразу же для себя мысленно окрестила классической французской. Высокий лоб, прямой нос с невероятным разлетом крыльев, четко очерченные губы, и удивительные большие треугольные глаза, к которым многие девушки питали слабость. Судя по взглядам, которые изредка бросали на него посетительницы, даже весьма солидного возраста, незнакомец умел производить впечатление.
— Хочу тебе представить, — как никогда официально заговорил Тинни, — Мишу.
Мужчина тут же поднялся и галантно поклонился. Затем вязким текучим движением переместился чуть в сторону и отодвинул стул для Саши, тем самым лишив работы разочарованного официанта.
— Саша, — произнесла девушка, присаживаясь и бросая короткий взгляд на незнакомца.
— Очень приятно, — его взгляд задержался на ее правой щеке, отчего та тут же невольно порозовела. — Я взял на себя смелость заказать вина, — произнес он, таким же тягучим движением
