природного таланта человека, который посвятил себя ему, и мастерства, которое достигается трудом, учением. Талант рождает вдохновение, но вдохновением руководит мастерство. Опыт, не оживляемый талантом, не может создать подлинного произведения искусства, и работа художника будет работой ремесленника, а талант, хотя бы самый большой, без опыта и знаний — эта первобытная, слепая сила, неразвитая и стихийная, способная в лучшем случае создавать произведения несовершенные, хаотические, неполноценные. У вас есть способности — и способности, несомненно, значительные, раз они заметны в вашей работе, несмотря на все ее технические недостатки. Но…
— Адам! — раздался голос Марии Рудзинской. Она встала и, подойдя к столу, смотрела на мужа с мольбой во взгляде, а на Марту сочувственно и тревожно. Марта угадала опасения доброй женщины. Она подняла голову и сказала твердо:
— Пани, я хочу услышать всю правду. Мой небольшой опыт убедил меня, что ваш муж вполне прав: нет ничего пагубнее для человека в моральном и материальном отношении, как незнание собственных сил и возможностей, с которыми он вступает в жизнь.
Мария вернулась на свое место. Марта перевела взгляд на Рудзинского, и тот продолжал:
— Существуют разные степени мастерства, и люди овладевают им для разных целей. Даже небольшого мастерства достаточно для того, чтобы доставлять человеку радость, украшать и разнообразить жизнь его и окружающих. Такое дилетантство имеет известный успех в салонах и гостиных и, сопутствуя богатой или обеспеченной жизни, вносит в нее некоторую прелесть, поэзию, яркость впечатлений и праздничность. Однако дилетантство, хотя оно и не совсем лишено полезных и облагораживающих сторон, хотя оно и занимает довольно значительное место в духовной жизни людей, может служить лишь придатком, украшением, изящным узором на канве жизни, делающим эту жизнь более красочной и разнообразной. Но строить все на дилетантстве, оставаться дилетантом всю свою жизнь — нельзя, не годится! Это нельзя потому, что несовершенство и результаты дает несовершенные; не годится, так как тот, кто приносит миру так мало пользы, не имеет права требовать от мира так много — обеспеченного существования и душевного покоя. На высотах же, часто недоступных даже пониманию дилетанта, царит искусство, могучая, совершенная сила, создаваемая развитым до предела, верно направленным талантом и глубокими, обширными знаниями. Дилетантство всего лишь — игрушка, а опорой в жизни, материальной и духовной, может стать только подлинное искусство. В искусстве, так же как в науке и ремесле, достигает наибольшего тот, кто в свое творчество вкладывает наибольший капитал — время, труд, знания, опыт. Здесь, как и везде, существует конкуренция, спрос и предложение противостоят друг другу. Здесь, как и везде, степень благосостояния художника прямо пропорциональна качеству его произведений. Как в любой другой области труда, человек, посвятивший себя искусству, может добиться хороших, порой даже отличных условий жизни, но лишь в том случае, если у него есть не только природный талант, но и образование, если он не дилетант, а настоящий художник…
Сказав это, Адам Рудзинский встал и, почтительно поклонившись Марте, прибавил:
— Простите меня, что я говорил так долго, но я не мог ограничиться несколькими фразами. Я боялся, чтобы вы не подумали, будто вам отказывают в заработке из-за каприза или какого-то предубеждения, что в данном случае было бы просто преступно. Ваша работа не удовлетворяет требованиям редакции. Копия недостаточно искусна и точна, не отражает как следует идею и характер оригинала. Так, например, несмотря на то, что лицо молодой матери вы рисовали с явным чувством и увлечением, ее черты получились расплывчатыми по сравнению с той выразительностью, какую придал ему талантливый и опытный художник. Вы не сумели передать выражение ее глаз, следящих за любимыми детьми, наклон головы, вытянутой вперед, как будто ее обладательница хочет крикнуть что-то — ласково и предостерегающе. Дерево, так пышно раскинувшее свои ветви, на вашем рисунке выглядит чахлым и жалким. Дорога за домом, которую художник лишь слегка окутал таинственной дымкой, на вашем рисунке почти не видна под резкими штрихами карандаша и кажется просто черной полосой. Вы поняли замысел художника, прониклись им и полюбили его. Это очевидно. Однако не менее очевидно и то, что у вас в каждой детали, в каждом штрихе карандаша видна борьба с трудностями техники, которых вы не преодолели, так как у вас нет достаточных знаний и опыта… Такова правда, которую я вынужден был вам сказать, к моему великому сожалению. Я сочувствую вам, потому что вы не получили нужной вам работы. И, кроме того, сожалею, что вы не развили свой талант. А талант у вас есть несомненно; жаль, что вы не учились серьезнее, теперь у вас уже нет возможности учиться…
Марта поднялась и тихо сказала:
— Да, учиться я теперь уже не могу… У меня нет для этого времени, — прибавила она, потом умолкла и стояла, опустив глаза.
Адам Рудзинский смотрел на нее внимательно, даже с некоторым удивлением. Быть может, он ожидал слез, стонов, обморока или истерики, а вместо этого услышал лишь несколько слов сожаления, что у нее нет времени учиться.
Эта хрупкая женщина, такая красивая и стройная, должно быть, обладала большой силой воли, если сумела без слез, без единого вздоха выслушать суровый приговор, убивший ее последнюю надежду, если она сумела вновь принять на свои плечи неизмеримую тяжесть неуверенности в завтрашнем дне, которая обрушилась на нее после небольшой передышки. Молодой женщине было в эту минуту, конечно, очень тяжело, но она не заплакала, не вздохнула даже.
Видно, не настало еще для нее время стонать и плакать, не стыдясь человеческих глаз, — ее человеческое достоинство еще не было сломлено, силы не исчерпаны. Ведь она только начала свой крестный путь, пройдя лишь два его этапа. Дважды только она сгорала от внутреннего стыда, содрогалась до глубины души от сознания своей непригодности.
У нее было еще достаточно энергии и гордости, чтобы силой воли сдержать взрыв чувств; она еще недостаточно знала самое себя, чтобы перестать надеяться…
Адам Рудзинский отнесся с уважением к безмолвной скорби бедной женщины; этот чужой ей человек, видевший ее всего несколько раз, почувствовал, что ему следует уйти. С глубоким почтением поклонившись Марте, он вышел из гостиной. И в ту же минуту его жена, сжимая руки Марты, торопливо сказала:
— Не теряйте надежды, дорогая! Я не могу примириться с тем, что вы и на этот раз уйдете из моего дома, не найдя утешения и удовлетворения своих справедливых требований. Я не знаю вашего прошлого, но мне кажется, что нужда застала вас врасплох. Вы не были подготовлены к жизни труженицы, которая должна кормить себя и своих близких…
Марта посмотрела на пани Рудзинскую.
— Да, — с живостью перебила она ее. — Да, да, вы правы.
Она снова опустила глаза и с минуту молчала. Заметно было, что ее поразила высказанная так определенно мысль, до сих пор лишь неясно маячившая перед ней.
— Да, — решительно повторила она через минуту. — Нужда и необходимость работать застигли меня врасплох. Я оказалась безоружной, в борьбе с нуждой и неподготовленной к работе… Все мое прошлое было блаженством, я знала только любовь и развлечения… Оно не научило меня ничему, и я беззащитна против бурь и одиночества…
— Ужасная судьба! — промолвила после минутного молчания Мария Рудзинская. — Ах, если бы все отцы и матери могли предвидеть ее, предугадать, понять ее ужас!!
Она провела рукой по глазам, но быстро справилась со своим волнением и обратилась к Марте.
— Поговорим о вас, — сказала она. — Хотя обе профессии, которые вы хотели избрать, оказались для вас неподходящими, не теряйте надежды и мужества. Ведь преподавание и искусство не исчерпывают весь круг человеческой деятельности, даже той, которая открыта женщине. Остаются еще производство, торговля, ремесла. Пока вы разговаривали с моим мужем, мне пришла в голову удачная мысль… Я хорошо знакома с хозяйкой одного из лучших мануфактурных магазинов… Я училась вместе с ней несколько лет в пансионе, и с тех пор у нас сохранилась если не дружба, то во всяком случае хорошие отношения. Магазин у нее большой и известный, там требуется целая армия комиссионеров, продавцов, конторщиков. К тому же всего неделю назад Эвелина, встретившись со мной в театре, рассказывала, что от нее недавно ушел один из самых опытных продавцов и она в затруднении. Согласились бы вы стоять в магазине за прилавком, обслуживать покупателей, отмеривать материю, украшать витрины? Такая работа иногда хорошо оплачивается, а чтобы ее выполнять, нужны лишь честность, умение держать себя и хороший вкус. Хотите, поедемте вместе к Эвелине? Я вас познакомлю и, если понадобится, замолвлю за вас словечко, уговорю
