Розалия засмеялась.
— Да ведь пани советнице было уже лет сорок, когда пан советник умер!
— Ну и что ж, ей нельзя было дать и двадцати пяти…
— Да ну! Ты во всяком случае… и сейчас очень недурна, а восемь лет тому назад…
— Я до восемнадцати лет носила короткие платьица и кружевные панталончики, а была ли я красива, или некрасива, этого никто не видел. Зато все видели, что мама красивая…
— Да ну! — удивилась Розалия. — Нет, моя мама не такая, совсем не такая… С тех пор как я ее помню, она всегда ходила в чепчике и казалась даже старше своих лет, она только обо мне и заботилась: чтобы я была хорошо одета, много развлекалась и сделала приличную партию…
— Ты, значит, очень счастливая! — заметила Бригида.
— Почему, Брыня?
Бригида ничего не ответила, а Розалия минуту спустя добавила:
— В этом все мое счастье!
Бригиде послышались в голосе подруги грустные нотки, и она спросила более участливо:
— У тебя были братья и сестры?
— Нет, я была единственной дочерью.
— И в этом тебе повезло.
— Почему?
— Потому что в сто раз легче совсем их не иметь, чем потерять!
— Ах! — воскликнула Розалия. — Я вспоминаю… вспоминаю… Пани советница как-то говорила, что у нее были два сына…
— Были.
— Умерли?
— Погибли.
— Как это погибли?
Соседки впервые так долго и откровенно беседовали друг с другом. Неприветливая, угрюмая Бригида была более склонна к ссорам, чем к дружеским беседам и излияниям. Может быть, ее привел в хорошее, спокойное настроение Вильчек, который время от времени просыпался, поднимал свою большую голову и лизал ее руку? Опираясь щекой на ладонь и слегка покачиваясь, она сказала:
— Как-то у мамы было много гостей, из города пришли, из деревень понаехали… Конрадка, которому было два года, немка отнесла на кухню и посадила на стол. В кухне, конечно, суета, какая бывает обычно в не слишком богатом доме, когда хотят себя показать… Кто-то задел за стол и перевернул его… Ребенок упал в бочку с водой…
— Утонул! — крикнула Розалия.
— Нет, простудился и умер.
— А второй?
— Второй — сгорел.
— Господи Иисусе!
— На нем платьице загорелось, когда он стоял у камина в гардеробной. Промучился, бедняжка, две недели и умер. Ему уже четыре года было… мальчонка мой дорогой… Его похоронили рядом с братом, жаль, что не рядом со мной…
Глаза Бригиды сверкали в темноте, как два уголька. В приглушенном голосе звучала жгучая горечь.
— А меня, где там! — продолжала Бригида. — Меня ни огонь, ни вода, ни слезы, ничего не берет… И голову я после смерти отца не расшибла, хотя об стенку билась… Такая уж у меня грубая натура…
— Зачем ты говоришь, что у тебя грубая натура, — робко возразила Розалия.
Бригида досадливо махнула рукой.
— Потому что грубая, — сказала она, — отцовская… Я всегда, с самого раннего детства, любила что- нибудь делать… все равно что… только бы не сидеть сложа руки. К музыке у меня никаких способностей не было, непоседа я была, смеялась я так же, как отец, громко, от всего сердца…
— Ты смеялась? Ты, Брыня! — в величайшем изумлении воскликнула Розалия.
— Пока был жив отец, — ответила Бригида резко и мрачно.
— Ах! — вздохнула ее собеседница. — Почему это, как только отцы умирают, матерям и дочкам тяжело становится жить на свете… Так тяжело… Так плохо…
Бригида с недоумением посмотрела на нее.
— Ну, ну, — сказала она, — разве тебе плохо? Ты очень любишь свою мать, увлекаешься рукоделием, как говорит пани председательша, всегда такая веселая…
Розалия помолчала немного, а потом, придвинувшись ближе к подруге, взяла ее руку, которая без сопротивления, но вяло, равнодушно осталась лежать в ее маленькой ручке, и чуть слышно прошептала:
— Брыня! Знаешь что? Выходи замуж за того… знаешь… который влюблен в тебя!
Бригида вырвала руку и крикнула, рассердившись:
— Это еще что такое? Откуда, скажи на милость, ты знаешь, кто в меня влюблен?
— Откуда?.. Вот откуда… Я ведь всегда сижу у окна с рукоделием… А иногда гляну во двор и вижу… Всю весну видела, как тот, ну, ты знаешь, кто… смотрит на тебя и помогает тебе воду доставать из колодца, а когда разговаривает с тобой, то кажется, что весь дрожит…
Бригида слегка вздрогнула.
— Ты видела? Правда? А может быть, тебе только показалось? — тихо промолвила она.
— Не показалось, честное слово, не показалось! — вскричала Розалия. — Послушай, хотя я на таких людей и не гляжу никогда…
— На таких! — прервала ее с негодованием Бригида. — Какие вы все глупые с вашим делением людей на таких и других. Нищие, как мыши в пустом амбаре, а людей еще на таких и других делите! Глупость на глупости едет и глупостью погоняет! Со всеми вами, сколько бы вас там ни было, даже разговаривать не стоит… Поэтому я молчу всегда, как проклятая, а если когда и открою рот, то сейчас же раскаиваюсь… вот как сейчас…
Она хотела встать и уйти, но Розалия удержала ее за платье.
— Ну вот, ты уже рассердилась и готова опять затеять ссору, но я не хочу с тобой ругаться… Погоди… Поговорим еще немного… по душам… Я ведь тебе добра желаю… Мне жаль тебя, потому что и мне, хоть я и кажусь веселой, не всегда весело бывает. Я не хочу огорчать маму и поэтому не показываю того, что чувствую…
— И что же ты, например, чувствуешь? — спросила обезоруженная ее словами Бригида.
— Сама не знаю! — нерешительно ответила Розалия.
— В том-то и дело, — сказала Бригида с иронической усмешкой, — вы все не знаете, что чувствуете… Чувствуете что-то… чувствуете… вздыхаете… грустите… а почему — сами не знаете… С детства я помню эту тоску о чем-то… о чем-то… какие-то жалобы на что-то… на что-то… О чем? На что? Тьфу! Сгинь, призрак, пропади! Надо по крайней мере знать… Или эти вечные подрезанные крылья, родственные души, вздохи, пение у рояля. Ух! Как мне все это опротивело… Но ты — другое дело… У тебя, конечно, есть основания грустить, и только очень глупо, что ты не знаешь, о чем тоскуешь…
Она умолкла на мгновенье, а потом порывистым движением схватила обе руки Розалии.
— Слушай же, — сказала она, — слушай! Невесело тебе часто бывает, грустно… больно, а почему — сама не знаешь… Я тебе объясню… сейчас… Да! Тоскливо тебе, потому что, кроме старой матери, которая не сегодня-завтра умрет, у тебя нет близкого человека… такого, который был бы тебе другом и заботился бы о тебе, любил бы тебя всей душой… которому ты могла бы во всем довериться… Грустно тебе, потому что ты видишь, как другие женщины нянчат и ласкают детей, имеют свой дом и стараются его приукрасить как могут, убрать чем могут, как птицы вьют они гнездо для себя и для своей семьи, чтобы сделать жизнь счастливой, обеспечить себе безоблачную старость и спокойно умереть… Больно тебе, потому… потому что в сердце у тебя остались нерастраченные чувства, потому что тебе приходят в голову такие слова, которых ты никому не сказала, потому что тебе хотелось бы обнять кого-то крепко-крепко и знать, что ему с тобой хорошо, приятно, что он счастлив… потому что… хоть ты и увлеклась рукоделием и глаза свои портишь, а
