взгляда. Глаза его пристально смотрели из темных провалов обтянутого кожей черепа.
Уцелевший бандит медленно положил на пол карабин, который так и держал стволом вниз.
– К стене, – приказал незнакомец. – Нож положи и карманы выверни.
И снова тот подчинился беспрекословно. Пятясь, он косился на лежащее тело своего злосчастного компаньона, грудь которого превратилась в кровавый. Он знал, такое бывает от выстрела крупной дробью или картечью с близкого расстояния. В руках у вошедшего была двустволка, и почти наверняка в другом стволе ждал такой же гостинец.
Человек откашлялся. Из его горла вырвалось глухое ворчание, по интонации оно сошло бы за речь, но ни одного четкого слога не было произнесено, звуки больше походили на бормотание рассерженного зверя. Человек был бородат, но даже растительность на лице не скрывала ввалившихся щек и заострившегося подбородка. На худой длинной шее выступал, грозя проткнуть кожу, кадык. Впалая грудь, по-паучьи тонкие руки и ноги; кожа в слабом свете лампы казалась зеленоватой, но на самом деле должна была быть мертвенно-бледной.
Во всем облике не было бы ничего страшного и опасного, если бы не глаза. Даже двустволка, и та пугала меньше. Бандиту уже приходилось видеть такой взгляд, и ничего хорошего он не предвещал.
Человек-паук смотрел на него, не мигая.
– Ну, уроды… на часок выйти нельзя. Медом намазано?…
Ружье по-прежнему было направлено на незваного гостя. Хотя руки монстра чуть тряслись, держал он его уверенно.
– Так… – с видимым усилием выговорил он. – А теперь бери своего друга и тащи во двор. Мне тут мусора не надо. Харкает еще, верблюд. Скажи спасибо, что вылизывать не заставляю.
Не дожидаясь повторения, бывший наркодилер поволок тело, оставлявшее на полу кровавый след, как чудовищная малярная кисть. Когда они оказались в сенях перед раскуроченной дверью, хозяин чертыхнулся.
– А вы, мрази, стучать не пробовали?
Огибая дом, через двор шли две параллельных лыжни.
– Натоптали, суки… Кто же вас сюда звал, скажи?
Пленник понимал, что отвечать не нужно.
– Ты ведь не придешь больше, да? – спросил монстр, продолжая глядеть на него своим жутким взглядом; дуло ружья пока не отклонилось ни на градус.
– Нет, – Кириллу пришлось приложить все силы, чтоб голос звучал ровно.
– Не придешь, – подтвердил страшный человек. – Ну что, отпустить тебя? Только на хрена, скажи, мне удобрение у порога? – он пнул носком валенка труп. – Весна скоро, затухнет. Оттащи на улицу, и разбежимся.
У бандита отлегло от сердца. Что угодно, лишь бы поскорее отсюда.
На мгновение человек отвел ствол ружья. Снял шапку и вытер ладонью пот со лба. Кирилл заметил, что на голове его, как при лишае, виднелись проплешины. Он и не подумал воспользоваться моментом – кожей чувствовал, что это человек очень опасен.
В банде Бурого, с которой он и его ныне покойный приятель путешествовали полтора месяца, хватало живорезов. Они прошли через два десятка сел и деревень, слишком маленьких, чтоб организовать отпор, и разговор с жителями был короткий. Те, кого не убивали сразу, обычно самые крепкие мужчины, превращались в «оленей». Этих впрягали в сани, насиловали – женщины не выдерживали переходов, а оставаться на месте не давал недостаток корма – и, в конечном счете, забивали как скот.
Когда ватага уголовников не могла найти провизию, ее рацион состоял из того, что называли «суп с корешками». «Корешок», который отправлялся в котел, определялся жребием, но на практике туда попадали самые низкоранговые – петухи или черти. Брать у «обиженных» что-то из рук или дотрагиваться до них было западло, но трахать их или жрать воровские понятия не запрещали. Хотя к этому времени до понятий им было не больше дела, чем до писаных законов.
Но в этом волке-одиночке чувствовалось что-то другое. Он не смаковал чужую боль. Ему было просто на нее наплевать. Бывший толкач, заработавший на героине за три года на новую «Ауди», понял это. Он уже было снова схватил мертвеца за ноги, когда хозяин жестом остановил его.
– Погоди, – глухо произнес тот. – Откуда я знаю, может, ты бросишь его прямо за воротами? Лезть за тобой неохота. Ты вот что… куртку сними.
Пленник помедлил, ружье чуть приподнялось, ствол качнулся из стороны в сторону.
– Долго еще? – вежливо поинтересовался хозяин. Его палец лежал на спусковом крючке.
Стуча зубами от холода и страха, Кирилл расстегнул «аляску» и кинул на снег.
– Шапку тоже, – указал на его кроличью ушанку монстр. – Хорошая шапка. И валенки сними. Сделаешь – отдам.
Стуча зубами и выдирая ноги в одних носках из глубокого снега, раздетый бандит поволок по двору тяжелый труп. Вслед ему светил фонарь, отмечая путь.
Оттащив тело метров на пять от забора, он остановился.
– Мало! – крикнули со двора. – Дальше тащи.
Еще через двадцать метров, на другой стороне дороги, у самой опушки он позволил себе перевести дух.
– Отволок? – спросил голос.
– Да! – заорал бывший дилер, преодолевая боль в деревенеющих ногах. Холод еще не начал терзать его в полную силу, а пока только кусал.
– Ну и ступай с богом.
– Ты че? А одежда?! – заблажил разбойник.
– У кореша одолжи.
Тот колебался недолго. Сразу начал онемевшими руками снимать с покойника парку. И обувь, и одежда были ему велики на несколько размеров, а шапка сразу налезла на глаза. Одежда провоняла потом мертвеца, но это было полбеды. Хуже, что кровь успела превратиться в липкую коросту, а сквозь дыры тянуло холодом.
Не сумев застегнуть раздробленную «молнию», Кирилл Фролов по кличке Опарыш, чухан по положению в иерархии зоны, припустил в сторону станции, проваливаясь по колено при каждом шаге. Все меньше и меньше делался огонек возле дома, где обитал страшный человек. Нестерпимо мерзли ноги, а область паха и вовсе онемела, потому что бывший торговец белым порошком совсем не геройски намочил штаны.
Температура воздуха у поверхности составляла минус сорок семь градусов.
День восемьдесят второй
Данилов постоял пару минут на крыльце, вдыхая морозный воздух. Потом вернулся в дом, закрыв за собой сломанную дверь на гвоздь. Надо поставить новый засов.
Этот не вернется, он знал.
В сенях он остановился и прислонился к стене. Тело его обмякло, плечи опустились. Злобный оскал сошел с лица как маска, осталась кривая болезненная улыбка. Не изменился только взгляд.
Его совесть была чиста, хоть он и записал еще одного на свой счет.
В нем до сих пор уживались два человека – прежний и новый. Старый никак не хотел уходить в небытие, заполняя своим занудством и рефлексией те часы, когда жизни Александра не угрожала опасность. Новый старого презирал, считая сентиментальным хлюпиком. Старый нового ненавидел, называя отмороженным ублюдком. Но когда их общему вместилищу угрожала опасность, в дело вступал именно новый.
Но за свои услуги он требовал высокую цену. В минуты, когда он был у руля, Александр себя не узнавал. Это был другой человек, совершавший и говоривший то, что прежний не мог и вообразить. Данилов иногда побаивался, что тот другой когда-нибудь полностью завладеет им, а иногда страстно хотел этого.
Наступил черед приятного занятия – сбора трофеев. Саша был доволен. Теперь у него появился пистолет, в котором даже он со своими знаниями узнал «Тульский Токарев», и незнакомая магазинная винтовка под калибр 7,62. Про мелочевку вроде фонариков и батареек он тоже не забыл. Жаль, еды у них не было. То мясо, что Данилов нашел в их рюкзаке, он закопал в снегу подальше от дома.
В этот день Саша с санями ходил к «соседям» – за углем, топить которым было куда легче,
