— Молвила, а через день из Стекка весть приносят: заболел Светлый Король, и столица бунтует. Дела…
Помолчал, взглянул на притихших гостей и внезапно, звонко хлопнув в ладоши, дунул на незваную тень.
Король и шут переглянулись. Санди хихикнул. Старик довольно кивнул:
— Незачем ей с нами сидеть, злодейке. И вам, государи, бояться нечего пока. Оберег у вас хороший, чудо из чудес, давно такого не видывал. Откуда же у вас семена дерева Хойша завелись? Их собирают на юге, в новолуние перед грозой последнего месяца года, такое случается нечасто… Да и вернувшихся живыми из владений ирршенов по пальцам можно перечесть…
— Друг отдал, — пояснил Санди, завороженно глядя на хрупкий кувшинчик в узловатых, словно ветви больного тополя, пальцах старика.
— Сам отдал? — не поверил ведун. — По доброй воле?! Что же вы такое везете, государи?!
Он поскреб седую бороду, потом махнул рукой, как человек, решившийся на небывалое:
— С вашим другом мне не тягаться, конечно… Но и я подсоблю, чем могу. Близок мой Последний Порог, а так, глядишь, и лишнюю стрелу в руки Йоттея вложить сумею…
Ведун встал и порылся за закопченной печью.
— Вот! — горделиво поднял он руку. — Эй вы там, на небе! Отдаю, чтоб мне сдохнуть, отдаю добровольно!
Король и шут опасливо оглядели пустую руку старика и понимающе переглянулись.
— Решили, спятил старый? — Ведун расхохотался так, что задрожали слюдяные окошки, а тощий кот с громким мявом ринулся вон из избы. — Мало кто ныне помнит о Незримом Кошеле, почти не осталось таких. Да и Кошелей-то — раз, два и счет закончен! Что везете — сюда положите, никто не отнимет, с шеи не сорвет, открыть не сможет! Берите, пока не передумал!
Король бережно принял из дрожащей старческой руки волшебную вещицу, повертел в руках нечто — и вдруг увидел! Потрепанный Кошель из некрашеной кожи буйвола, старый, затасканный, с обрывками нарядной бахромы.
— Увидели, господин? — грустно улыбнулся ведун. — Значит, признал вас хозяином. Незаменимая была вещь в сельском быте: всей деревней там деньги от стражников прятали! А теперь разве утаишь?!
— Так возьмите обратно, — удивленно воскликнул Денхольм, — я и без него проживу!
— Сам он к вам пошел, господин! — замахал на него руками ведун. — Вам, видать, нужнее!
Скрипнула дверь, и в избу вошла еще не старая женщина, бережно придерживая миску с вычищенной рыбой. Мельком глянула на руки Денхольма, вздохнула облегченно:
— Отдал все-таки, пень старый! Не плачь, к добру отдал. Вещь на простор рвется, вещь дорогу любит, а ты ее — за печку!
Ведун злобно глянул на нее и нахохлился:
— Цыц, баба неразумная! Стряпай у печи да помалкивай!
— Вот оно что! Шаг сделал — и остановился. Не стой, не жадничай! Не оскудеет рука дающего — добро назад рекой вернется! Передай им, что обещал, не таи обиды, не жалей чужого!
— Ой, баба глупая, болтливая! — запричитал ведун. — Слова с языка, что паутину с потолка стряхивает! О чем болтаешь, с кем болтаешь — ведаешь ли?!
Женщина схватилась вдруг за сердце, захрипела, торопясь вытолкнуть отравленные, отнимающие жизнь слова предсказания:
— Торопится Вешшу, коня подгоняет, по душу, невинную душу! Сто ног у нее, сто рук у нее — все чужие! Сто рук поднимают сотню мечей, горят их клинки мертвым пламенем, рвут душу на сотню сгоревших свечей, кидают в Подол неприкаянный! Отдай, не жалей, поздно будет — себя проклянешь, в Подол попадешь!
Замолчала, задыхаясь и кашляя, а ведун сразу сник и откуда-то из-за пазухи достал невзрачную на вид булавку из позеленевшей от времени меди.
— Давно это было, господин. Проходил по берегу человек. Странный, страшный на вид, но душа его пела подобно лютне. Больше я таких не встречал: шел по морю людскому и брал горе человеческое, где украдкой, где силой, где лаской. А взамен отдавал теплоту своего сердца, щедро одаривал, будто горел в нем огонь негасимый. Серой была его душа, и собственной боли в ней с лихвой хватило бы на восьмерых, но чужую боль не отталкивал, собирал, как монетки складывал. Я его приютил, разговорить пробовал. Только он одно сказал.
«Горя, — говорит, — ведун, много идет. Венда в Элрону пробивается. Скоро Вешшу придет, ты жди. Как услышишь ее — беги! В сторону города Стольного, что хочешь делай, что придумаешь — говори, но отдай королю булавку Эксара, пусть не снимая носит! Сам нес, да не донесу, нельзя в город, не пускают!»
Взял я булавку, спрятал в Кошеле своем заветном. Времени тратить не стал, в столицу пошел, Короля спасать. Только во дворец меня не пустили, били, обзывали, Башней грозили. За ворота выставили — я обиду вырастил, чужое стал своим считать, раз от него хозяин отказался. Может, баба права, и через вас, господин, она в хозяйские руки попадет?!
Булавка Эксара! Позеленевшая от времени легенда лежала на королевской ладони! Пять дней и шесть ночей ковал ее Эксар, правая рука Итани, Гном Сторожевых гор. Металлы смешивал, заклинания творил, жар своей души вкладывал. Всего себя отдал, в пылу работы обратился в камень, не успев даже орнамент нанести! Силен был оберег Светлых Королей, но слишком неказист на вид, вот и затерялся в сокровищнице. А потом и вовсе пропал. Как оказалась древняя булавка в руке какого-то бродяги? Почему во дворец нес, себе не оставил? Почему сам не пришел, первому встречному отдал?!
— Тот человек как-нибудь назвал себя, старик?
— Он звал меня Ведуном, я называл его Пришлым. К чему нам большее, господин? Те, кто еще помнит силу магии, своих имен понапрасну не дарят!
Король огорченно вздохнул, пряча булавку в Незримый Кошель: вот и пригодился подарочек! Слишком много загадок, слишком часто встречаются отголоски древней магии на его пути… Но тут баба поставила на стол миску жареной рыбы, и он забыл обо всех неприятностях последних дней, обстоятельно обсасывая кости.
На следующее утро, попрощавшись с ведуном и его бабой, они направились в городишко Стекк, взяв в проводники неугомонного Чия.
Город не впечатлял ни красотой, ни величием. Торговая площадь, окруженная рядами деревянных домов, обмазанных серой глиной. Здание в два этажа служило одновременно ратушей и городской больницей, радовали глаз лишь купеческие особнячки, вольготно раскинувшиеся за городской стеной и утопающие в зелени яблоневых садов. Хорош был Вельстан, край Цветущих Яблонь Элроны! Чий быстро разузнал дорогу к дому местного менялы и привел короля к добротному особняку, окруженному чугунной решеткой. Денхольм заглянул в расположенную неподалеку гостиницу с облезлой вывеской и, заплатив одолженную у мальчишки мелкую монетку, потребовал себе лист хорошей бумаги, на котором состряпал королевский бессрочный вексель.
Взглянув на обозначенную на бумаге сумму, меняла поперхнулся пивом. Трижды проверив подпись и печать, с неразборчивым бормотанием полез в шкатулку за деньгами. Вскоре ворчание сменилось горестными стонами: почтенный торгаш пересчитывал золотые монеты. Сквозь неясные завывания проскользнула и пара отчетливых фраз:
— Неизвестно еще, оплатят ли мне векселек, господа хорошие!.. Болен король, серьезно болен, а вы его подписью под нос тычете… В столице еле бунт разогнали, ну да ладно, заплачу все сполна, без стражи обойдемся… Вот ваше золото, господа, подавитесь… Милости просим, заходите еще, глядишь, сочтемся, там посмотрим, кто найдет, кто потеряет!
Король мельком глянул на багровеющего от ярости шута: Санди отличался прекрасным слухом и наверняка расслышал многое сверх того, что уловил Денхольм. И теперь стоял, недобро сжимая кулаки и медленно закипая, как забытый чайник. Король дернул шута за рукав, спрятал мешочки с золотом в карман и выволок скандалиста за дверь.
— Да ты что! Слышал, что он там говорил! Да его же…
