— Может, и так, — спокойно согласилась медсестра. — А что им еще остается? У каждого из нас своя работа. У меня — больница, у вас — школа, у Петровского — контора, у Черника — завод, даже у мальчишек Петровских и то есть свои дела и заботы, а что у них? Старость, недомогания, и только…
Пани Анеля тяжело вздохнула, и на мгновение по ее жизнерадостному, розовощекому лицу пробежала тень печали, но тут же исчезла.
— Ох, и обед у меня сегодня будет! — заговорила она весело. — Пальчики оближешь! Картошка с жареной рыбой. Приглашаю вас на обед!
— Нет! Нет! Что вы! Большое спасибо! — испуганно отказалась учительница. — Я уже приглашена к одной знакомой.
Она поспешно вернулась к себе в комнату, где после солнечной кухни казалось совсем темно. Зимой солнце сюда заглядывало только по утрам. Учительница встала у окна, и лицо ее прояснилось: перед ней была скованная льдом Висла, которая серебрилась на зимнем солнце. Весело алели мчавшиеся мимо автобусы. По набережной прохаживались люди: взрослые и дети, катили младенцев в колясках, вели на прогулку собак. Одни собаки шагали важно и чинно, другие упрямились, рвались с поводков.
Конечно, ссылка на знакомую была просто отговоркой, никуда учительница не собиралась, ни с кем встречаться не уговаривалась, никто ее в гости не ждал. Она давно привыкла проводить воскресные дни и праздники одна. Она любила свою работу и каждый раз с удовольствием шла в школу, но после уроков учительнице хотелось побыть в тишине, отдохнуть от школьного гомона, а здесь, в общей квартире, отдохнуть редко удавалось. Тишина здесь была не частой гостьей.
Сыновья Петровских были спокойные ребята, родители их держали в строгости, но все же они были дети. Они играли, спорили, и через стенку их голоса были слышны так же громко, как радио или шум швейной машины.
«Почему бы Шафранцам не поселиться в доме для престарелых? — подумала пани Янина. — Им там наверняка было бы лучше, чем здесь. Тогда Петровские перебрались бы в другой конец квартиры. Их комнату занял бы Черник. Правда, он возвращается иногда поздно и навеселе. Вот как, например, вчера. Но это бывает не часто, во всяком случае не каждый день… Тогда за стеной было бы гораздо тише. Да и Петровским не помешало бы иметь две комнаты. У детей были бы условия для занятий…»
Тут учительница вспомнила про вчерашний педсовет, на котором обсуждали успеваемость учеников. Математик попросил пани Толлочко зайти к Петровским и поговорить о Витеке. Ох, как она не любит таких поручений! Но что поделаешь…
В комнате Петровских тесно, но прибрано и уютно. Кровати старательно застланы, на окне чистые занавески. При виде гостьи пан Феликс откладывает «Жице Варшавы» и приглашает учительницу сесть. Петровская просит извинения за беспорядок на столе: она как раз готовит тесто для лапши. Геня сидит у приемника, а Витек разглядывает свою коллекцию спичечных этикеток, наклеенную прямо на… дверцу шкафа.
— Не беспокойтесь, я на минуту, это вы меня должны извинить за внезапное вторжение. Я обещала коллеге поговорить с вами. Витек, дело касается тебя. Тебе грозит двойка в четверти по математике, да и физику ты еле-еле вытянешь на тройку.
— Двойка в четверти? По математике?! — Панн Ирена грозно скрестила на груди руки, перепачканные мукой. — Как же так?
— К сожалению, я мало что могу добавить, — продолжала учительница. — Математик жалуется, что Витек часто не делает домашних заданий.
Витек бросает отчаянные взгляды на окно, на дверь, на коврик с гномиками, который висит над тахтой, но, увы, спасения ждать неоткуда…
Пропало воскресенье! А ведь после обеда собирались пойти в кино, потом на выставку. Вместо этого предстоит серьезный разговор с отцом. Серьезный — это значит отец будет его пилить, а мать изредка вставлять свои замечания. А Витеку придется все это слушать, слушать и думать: когда же этому конец?
Конечно, Витека оставили дома. После такой новости можно ли было на что-нибудь другое рассчитывать?
Каждый, каждый человек на свете по воскресеньям отдыхает и развлекается, а его усадили решать задачи. Теперь до самого вечера придется вычислять противные проценты! И зачем они нужны? Его коробит от одного только слова «процент». Не любит он математику! А еще больше он не любит пани Толлочко. Это просто наказание — жить в одной квартире с учительницей из своей школы!
После ужина отец проверил задачки, исправил ошибки, которых было больше чем достаточно, и велел Витеку идти спать. Витек даже не посмел взглянуть на полку, где стояла недочитанная интереснейшая книжка — «Остров сокровищ».
Мальчик отвернулся к стене и, уже засыпая, услышал, как мать сказала отцу:
— …Она просто придирается к парню! Вот что я тебе скажу!
— Тебе это кажется, Иренка. Нечего за него заступаться, я же вижу, что он баран. То, что они проходят, несложно.
— Может, у него нет способностей к математике?
— Есть, не бойся. А нет, пусть берет усидчивостью.
— …и условий тут нет для учебы. Стол вечно занят, радио включено, машинка тарахтит. Геня читает вслух. Переехала бы эта учительница, что ли! Были бы у нас две комнаты…
— Ну подумай, куда ей переезжать?
— Школа обязана давать площадь учителям.
— Ты говоришь так, точно с луны свалилась.
— Ну, тогда пусть уезжает куда-нибудь к родственникам, — не унималась Петровская. — Нашел бы себе Черник жену с квартирой, тогда учительница переехала бы в его комнату.
— Или забрал бы внук из Америки к себе стариков Шафранцев… Нет, лучше пусть пришлет им домик с огородиком! — В голосе отца слышится раздражение. — Что за глупости приходят тебе в голову? Погоди, мы скоро получим большую квартиру. Вот увидишь. Не вечно же стоять этой развалюхе!
— Да, «увидишь»! Сколько тут комиссий перебывало, а толку-то что? Жди у моря погоды. А мальчик за все расплачивается.
— Пожалей, пожалей его еще. Вот я за него возьмусь! Если здесь шумно, пусть занимается на кухне. После обеда там тихо. Никому он не помешает.
— Может, не помешает, а может, и помешает, — философски замечает мать, — в такой казарме человеку и чихнуть громко нельзя.
Старики Шафранцы за занавеской тоже укладываются спать.
— Леоня, душечка, проверь, закрыт ли газ на кухне.
— Закрыт. И дверь черного хода заперта. Грудзинская сегодня вернулась раньше с работы, и я сама заперла дверь. Я ужасно боюсь воров. Вроде бы красть у нас нечего, а все же… В проходной комнате ни тебе закрыться, ни отгородиться… Ну и дела! В своей собственной квартире живем, как на улице… Тут нужно ангельское терпение, чтобы выдержать. Если бы Петровским дали квартиру, как обещали, Черник перебрался бы в их комнату, а мы бы заняли две…
Пани Анеля сидит в своей комнатке и пришивает пуговицу к чистому, выстиранному халату, а у ног ее, свернувшись, пригрелся песик Пимпус. Медсестра тоже мечтает о своей, отдельной квартире. Она тоже перебирает всевозможные варианты. Может, к больнице сделают пристройку? А может, подвернется случай снять комнату? Она согласна на самую крохотную комнатку, лишь бы отдельную, лишь бы не в собственной квартире Шафранцев. Даже такая добрая такса, как Пимпус, если тявкнет разок, вызывает недовольство…
Ох, и тесно в этой квартире! Всего тут много: и людей, и животных, и забот. Повернуться негде!
Так думает пани Анеля и стелет себе постель, которую, учитывая возраст и комплекцию владелицы, можно назвать спартанской. Медсестра даже не подозревает, что в квартире станет еще тесней. И произойдет это очень скоро.
