Вот!!! И все его любят!..
— А нас что, не любят? — размышлял вслух Михал, когда они остались с Витеком вдвоем. — Только вот пани Шафранец, может, не больно меня любила, да и то поначалу, а напоследок — ты же сам видел, как все получилось. А Пимпус как меня любит! Да и ума у меня не меньше, чем у других. Если бы Агнешка увидела теперь мой табель, у нее глаза бы на лоб полезли. Точно тебе говорю! Да и ты тоже! А стихи? Стихи писать нам раз плюнуть! Факт!
— Но… — начал неуверенно Витек.
— Не робей, брат, и слушай меня: не боги горшки обжигают. Ты что, забыл, как я в два счета: раз-два — и готово, сочинил стих про Данку? Скажешь, плохой стих? Или вот еще один, помню, в Лодзи сочинил… тоже неплохой стишок. Сейчас, погоди, вспомню, как там было… «Сидит ангел на картинке, собирает паутинки». Дальше не помню, но захочу, конец хоть сейчас с ходу приделаю. А то, вишь, Агнешка думает, что мы слабаки!.. Один только Олек умник! От кошки рожки!
— Не-е-ет… это у тебя все белиберда, а не настоящие стихи. Поэт, когда сочиняет, должен мучиться, вздыхать и страдать…
— Ясное дело, если у него не получается, он будет мучиться и вздыхать. От вздохов Олек, наверно, и отощал так. Ты лучше скажи, как ловчее ему по шее врезать? Агнешка сразу бы по-другому запела. Девчонки любят силу.
— Да она и так знает, что мы сильные — видела, как на воскреснике с тачками управлялись.
— Ну-у… это не то. Я тебе говорю: ему надо врезать! У меня руки так и чешутся! И что она с этой «жердью» носится?
— Нравится он ей. Ясное дело.
— Ясное? Почему?
— Он же в девятом классе. Что ж ты, такой умник, а не понимаешь! Девчонки только на старших и смотрят, не замечал, что ли? Гражина и Данка прямо из себя выходят оттого, что в нашу Алину один парень из шестого влюбился.
— В ту, что с косами?
Витек утвердительно кивает головой, а Михал внимательнее, чем обычно, смотрит на друга: с каких это пор стал он так рассуждать? «Ну-ну!..»
Вот уже несколько дней кряду Агнешка не готовит уроки на кухне. К последнему экзамену она готовится вместе с подругами. Они сидят то на одном, то на другом балконе и повторяют пройденный материал. Уже второй раз за эту неделю к ним прибегает «старший товарищ», то есть Олек, а проще говоря — «жердь» или «фитиль», как прозвали его друзья. Занимаются они в комнате Агнешки.
Витека и Михала тоже теперь редко увидишь возле кухонного стола, который еще недавно был яблоком раздора, а сейчас в любое время дня, чисто вымытый, ожидает ребят. Ожидает, как правило, понапрасну. Михал говорит, что на кухне теперь стало слишком жарко, а кроме того, вообще вредно для глаз — чересчур ярко светит солнце. Занимается он поэтому либо у себя, когда Агнешка дома, либо в комнате Шафранцев, если подруги сидят на балконе, выходящем во двор.
— Знаешь, Витек, — говорит Михал, косясь через открытую дверь своей комнаты в сторону коридора, — я эту «жердь» никак раскусить не могу. Вроде бы парень и не дурак, в девятом классе учится, а смотри, сегодня уже второй раз сюда притаскивается. Совсем очумел. Ведь живет-то у черта на куличках!
— Да, далековато, — соглашается Витек.
— Сколько времени тратит! Подумать только!
— А может, его девчонки просят?
— Зачем? Могли бы меня или тебя попросить. Я следил бы по книге и тоже мог бы проверять. Факт.
— А может, он им объясняет, что непонятно? Все-таки он, наверно, побольше нашего знает?
— Не похоже. На умника он мало смахивает. Говорить, правда, стал больше, но ты бы послушал, чем он Агнешке голову морочит — со смеху лопнуть!..
— Ну? — заинтересовался Витек.
— Куклой! Я своими ушами слышал, провалиться мне на этом месте! Сначала все о какой-то кукле распространялся, а потом сразу на какого-то Вокульского переключился. Вроде бы этот Вокульский ей нравится.
— Вокульский?
— Ага. Я точно слышал: Вокульский. Ты такого не знаешь? Я тоже что-то не слыхал. Наверно, не из нашей школы. А «жердь» разозлился и стал ей доказывать, что этот Вокульский и такой, и сякой, и ему вовсе не нравится. А потом опять о кукле. Ну, разве не дурак?…
— Вокульский?… Вокульский… — стал что-то припоминать Витек. — Кукла?… Ага… погоди, знаю. Папа приносил из библиотеки книжку и читал маме вслух. Там было что-то про Вокульского!.. И про куклу!.. Точно: книжка называлась «Кукла». Наверно, они об этой книжке спорили.
— Да-а-а?… — У Михала вытянулась физиономия. — Может, и правда я чего недослышал…
Проходит минут двадцать, в течение которых слышится лишь шелест переворачиваемых страниц и скрип перьев.
— Все равно, — поднимает голову от тетради Михал, — ты заметил — Агнешка, по-моему, переменилась.
— Да нет, тебе кажется…
— Чего там кажется? Что я, слепой? Глаза и уши у меня на месте. По математике она перестала тебе помогать? Перестала.
— А зачем помогать? Я теперь и сам справляюсь. Видишь — все задачки до одной решил. Давай проверим, сходятся у нас ответы?
— Нет, тут дело неладно. Что ни говори — неладно. Она хоть бы заглянула, спросила, все ли тебе ясно. Если взялась помогать — помогай! Факт!
Будто в ответ на эти слова, дверь в комнату учительницы отворилась, и в коридор вышла Агнешка, а вслед за ней высокий, худощавый парень.
— До свиданья, Агнеся. До завтра.
— До свиданья. Завтра у меня шесть уроков.
Не успели Михал с Витеком обменяться многозначительными взглядами, как Агнешка уже вошла в кухню.
— Ну и замучились мы с Малгосей! Жуть! У меня даже голова распухла.
— Что-то незаметно, — поддел ее Михал. — Больно ты веселая.
— Ой, меня Олек насмешил. Такой чудак!
— Ага, вот видишь! Раскусила его! — обрадовался Михал.
— Он увидел фотографию моей мамы — знаете, ту, что над диваном висит, — и сказал, что я очень на нее похожа. Вот смех! Мама ведь была очень красивая, а он такую ерунду говорит! Ну ладно, мальчики, привет! У меня еще уйма дел! — И Агнешка, легко повернувшись на каблуках, порхнула к себе в комнату. За дверью мелькнуло ее улыбающееся, радостное лицо.
— «Чудак! Такой чудак!» — передразнил ее Михал. — Чего она радуется, будто сто рублей нашла?…
— А я тебе не говорил?… Он сегодня с букетом приходил.
— Ты сам видел? — Михал даже тетрадь отодвинул.
— Сам. Я как раз в коридоре был и слышу — кто-то идет по лестнице. Думал, ты, открываю, а он глазами хлопает и руку с цветочками мне протягивает. Наверно, думал, она ему откроет. Вытаращился на меня, а цветы за спину спрятал. А тут Агнешка в коридор выскочила, видно, на балконе сидела. Но малость опоздала — я все уже приметил.
— Вот балда! С букетом? К девчонке? Ну, видно, он совсем чокнутый!..
Витек счел тему исчерпанной и снова принялся за уроки. Михал тоже пододвинул тетрадь, раскрыл учебник, но что-то, видимо, мешало ему сосредоточиться. Он рисовал на бумажке кружочки и квадраты, соединял их в причудливые фигуры, пририсовывал им усы и рожки. Потом неожиданно стукнул карандашом по столу и, качая головой, заявил:
