— До города недалеко, но дом стоит в лесу — это же лесничество, — поясняет пан Франтишек. — Еленка за лесника замуж вышла. Там у них и огород возле дома и сад. Смотришь, и для меня дело найдется.
— А я не стала бы особенно торопиться, — качала головой старушка. — Не все в этом письме мне нравится, нет, не все. На старости лет чужих детей нянчить…
— Там есть дети? — спросила медсестра.
— Двое. Мальчику двенадцать, а девочке пять. Племянница подыскала себе работу, ездить недалеко, а вот детей оставлять не с кем. Она так обрадовалась, так сердечно нас приглашает! Дом, пишет, большой, удобный, с питанием хорошо, только приезжайте поскорее, — рассказывал пан Франтишек, и было видно, что он рад предложению.
— …Ну и характер у твоего отца! — удивлялся Михал. — Если бы старуха мне предложила купить у нее шкаф, я бы не стерпел и так ей ответил…
— Мама тоже едва сдержалась. Но папа говорит, что не стоит из-за такого пустяка ссориться. Надо расстаться по-хорошему.
— Что им, детей вместе растить, что ли? Он их никогда в жизни и не встретит больше!
— Ну и что, если не встретит? — подняла глаза от книги Агнешка. — Отец Витека умный. Умный и добрый, — добавила она, не глядя на Михала.
— Ты за них заступаешься, потому что старик тебе олеандр подарил.
— А ты злишься, потому что тебе ничего не досталось! — не задумываясь, отпарировала Агнешка.
— Достанется и ему, наверняка достанется, — примирительно вставил Витек. — Маме они отдали комод, медсестре — трюмо, твоей тете — старинное кресло…
— Ну и подарочки! — язвил Михал. — Интересно, кому достанется Матюша?
— Матюша едет в Щецин, — внесла ясность медсестра, входя в кухню и останавливаясь у порога. — А ты, Михал, не смейся, смеяться тут не над чем. К мебели тоже можно привыкнуть, как к человеку. Это единственное, что у них осталось… Не знаю только, как они сядут в поезд. Там, на месте, их встретят, а вот как здесь? — размышляла она вслух. — Два чемодана, корзина, узел с постелью — это уже четыре места, мелких свертков и сумок, не приведи господь, еще в два раза больше. А клетка с канарейкой, а зонтик, а сумочка? Поезд уходит в два часа дня. Я, как назло, дежурю. Все мужчины на работе…
— В два часа? Значит, уже после уроков! — воскликнула Агнешка. — Я попрошу своего товарища…
— Это еще зачем? — прервал ее Михал. — Я управлюсь с любым чемоданом. А вы с Витеком возьмете мелкие вещи, и точка. Старуха не любит чужих. Ты же сама говорила, что расстаться надо по-хорошему и красиво. Говорила? И не надо никого просить. Обойдемся. Все будет в лучшем виде.
Медсестра не верила собственным ушам. Теперь уже и она не знала, что сказать.
…Ясным майским днем старики Шафранец уезжали из Варшавы. Пани Леонтина с трудом сдерживала слезы и, стараясь скрыть их, отворачивалась. Зато пан Франтишек был оживлен и полон радужных надежд.
— Вот увидишь, Леоня, как нам будет хорошо. Мы еще пригодимся. Вот увидишь!
На вокзал их провожали Михал и Витек с матерью.
Вечером все взялись наводить порядок в опустевшей комнате. Отец Витека с Черником отодвинули к стене буфет и шкаф. Вынесли в чулан под лестницу разную рухлядь. Агнешка старательно подмела пол, на котором отчетливо проступили следы, оставленные перегородкой из мебели, и протоптанная в кухню дорожка.
— Вот это зал! Хоть танцуй! — восклицала медсестра.
В квартире стало просторно. Широко раскрытый балкон радовал глаз зелеными побегами настурций и дикого винограда. В ящиках зацвели анютины глазки и герань. Все это богатство пан Франтишек оставил в наследство Агнешке. Она с удовольствием ухаживала за цветами, и в этом ей охотно помогал Геня.
— Как-то скучно стало тут у нас, — заметила однажды медсестра. — Хоть и просторно, но пусто. Матюша не распевает своих песен, и даже пани Леонтины с ее вечными ахами и охами мне тоже недостает.
— Нашла о чем скучать! — проворчал Михал, сидевший вместе с Витеком на кухне. — Старик, он, может, был и ничего (Михал задумался, припоминая, как тот разбудил его на кухне, как навещал во время болезни), зато она! Охи-ахи с утра до ночи! Все ей не по нраву!
— Но проводил ты их культурно, по всем правилам джентльменства, — улыбаясь, проговорил Витек. — Пани Леонтина только глаза на тебя таращила — ты это или не ты. Вы знаете, пани Анеля, — обратился он к медсестре, — Михал и место им у окна занял, и чемоданы наверх уложил, и канарейку в окно подал, и даже за газетами для пана Франтишека успел сбегать. Настоящий джентльмен!
— А ты как думал? Когда надо, у меня все живо-быстро, не хуже, чем у пани Анели. А попусту охота была стараться. От кошки рожки…
Глава XXI
Героем дня стал Витек, хотя он этого и не ожидал. Сегодня в классе учительница польского языка прочитала вслух его сочинение и, отдавая ему тетрадь, с улыбкой сказала:
— Ты легко излагаешь свои мысли на бумаге. Как знать, может быть, ты будущее литературное светило?
Витек возвратился на место, старательно скрывая радость, но покрасневшие уши выдавали его истинные чувства.
Михал не испытывал к другу зависти. Он терпеливо ожидал, когда же наконец похвалят сочинение о «зеленых перчатках». Увы? Оценка звучала как-то странно:
— Как тебе пришло в голову написать такой опус!
— Не зна-а-аю, — захлопал глазами Михал, пораженный незнакомым словом. — Как ты думаешь: плохо это или хорошо? — осторожно осведомился он у Витека.
— Судя по тону, каким она говорила, по-моему, не очень хорошо. Она будто хотела сказать: «Ну и ну!»
— Но она же так не сказала, — защищался Михал.
Когда он поделился своими сомнениями с Агнешкой, та спросила:
— А что ты там написал?
— Да ничего особенного. Про то, что никогда не надо терять надежду. Вот послушай сама.
И, вытащив тетрадь, Михал прочитал то место, где говорилось о палаче, который, отрубая голову жертве, надевал зеленые перчатки.
— Ну ты и даешь! — воскликнул Витек. — Хватит, а то еще приснится!!!
— Прямо в дрожь бросает! И придет же такое в голову!.. — ужаснулась Агнешка.
Но Михал не дал ей закончить.
— Я где-то читал, что у палача были красные перчатки. Вот я и подумал: были бы у него зеленые, совсем другое дело, правда? Тогда и жертве повеселей было бы. Ты же сама говорила, что зеленый цвет — это цвет надежды. Ну ясно, — добавил он язвительно, — Олек написал бы лучше!
— Да, конечно, Олек хорошо пишет и много знает.
— Знает, что съедает! — Михал заметно злился. — Много знал — не молчал бы, как пень. Таких молчунов свет не видел.
— И вовсе нет! Конечно, он не болтает так, как ты, потому что скромный.
— Скромный? Просто совесть у него нечиста! — возмутился Михал. — Дело ясное: проштрафишься — сразу скромненьким прикинешься, хоть на стенку вешай. Одно я тебе скажу, Агнешка: держись от него подальше! Он сразу мне подозрительным показался. Не иначе, какой-нибудь опус…
— Глупости! — рассмеялась Агнешка. — Олек хороший товарищ и умный парень. А ты бы знал, какой он способный! К тому же спортсмен и даже, — она понизила голос, — скажу вам по секрету: пишет стихи!
