сделали. Честное слово!
— Откуда ты знаешь?
— Сегодня утром перед уроками мы с Данкой случайно подслушали их разговор. Ковальский, — она показала рукой на Михала, — вошел в раздевалку, а Вечорек ему и говорит: «Зря ты с нами в субботу вечером не пошел! Мы устроили мировой фейерверк!» Мы с Данкой еще спросили их тогда, почему они нас не пригласили посмотреть. Им стало стыдно, и они даже разозлились. Но ведь фейерверк — это же не преступление? Значит, они ни в чем не виноваты.
Гражина села на место с чувством исполненного долга: она дала правдивые показания, она выступила в защиту товарища, у которого больна мать.
В пылу красноречия она, однако, не заметила, что Збышек во время ее речи снова побледнел, а Вечорек снова покраснел.
Директор велел обоим ученикам идти в канцелярию. Вслед за ними вышли учитель и милиционер с малышом, который теперь для большей верности держался за его руку.
Как только дверь за ними захлопнулась, царившая до этого в классе мертвая тишина будто взорвалась:
— Что они сделали?
— Как — что? Разве ты не слышал?
— А я вам говорю: врет пацан!
— Вихан хороший парень! Задания всегда дает сдирать.
— «Хороший»! А помнишь?…
— А Вечорек… Помните?
Стали припоминать разные неприятные происшествия. Их набралось не так уж мало.
С некоторых пор в классе уже подозревали, что Вечорек и Вихан замышляют что-то неладное. Ендрек Пшимановский признался теперь, что Вихан и его подбивал вступить в какой-то клуб, но Ендрек терпеть не мог Вихана и отказался. Выяснилось, что Вихан задолжал деньги многим девочкам.
— Один раз он сказал, что потерял деньги на лекарство для матери, и клялся, что отдаст, — рассказывала Алинка.
— Для тяжело больной мамочки, — передразнила ее Данка. — А я видела сегодня его мать на улице здоровехонькой.
— Что ты говоришь? — возмутилась Гражина. — А мне так жалко его стало, когда он сказал, что у него больна мать!.. Врун! Бесстыжий врун!..
— Что теперь им будет? — спросил кто-то испуганно.
Вопрос повис в воздухе.
Постепенно все стали расходиться по домам. Школьные часы в коридоре показывали, что через минуту прозвенит звонок. Проговорили почти целый час.
— Ой, совсем забыл! — воскликнул Витек. — Мне же сегодня надо было пораньше домой вернуться — мать в город собиралась. Бежим быстрее!..
— Я не могу. У меня тут дело есть, — туманно объяснил Михал.
— Ну, приходи тогда с Агнешкой; у нее сегодня шесть уроков.
— Посмотрим, как получится… — уклончиво ответил Михал, хотя, собственно, «дело» и заключалось в том, чтобы дождаться Агнешку и поделиться с ней сегодняшними новостями.
— Витек, — спросил Михал у приятеля, — ты приметил типа, который все время с Агнешкой ходит?
— Все время?… А ты откуда знаешь?
— Откуда? Дурацкий вопрос. Своими глазами видел. Вот оттуда и знаю. На вид настоящая жердь.
— Ну и что?
— А ничего. Ходит, ходит, портфель носит и ни слова не говорит. Молчун.
— А она?
— Тоже молчит. Идут и молчат.
— Может, они тихо разговаривают? Ведь от школы до нас вон сколько идти! Если им не о чем разговаривать, зачем тогда он портфель ей носит?
— То-то и оно. Я тоже подумал. А то идет такой молчун — и ни мур-мур. Агнешке вроде это тоже не понравилось. Один раз она остановилась и хотела забрать у него портфель, а он не отдал, пока не дошли до наших ворот.
— Они тебя видели?
— Видели. Я шел сзади, а когда они остановились у ворот, прошел мимо них. Агнешка покраснела. Наверное, стыдно стало, что с такой жердью водится.
— А он?
— Он? Он ничего, но я как посмотрел на него, он тут же спиной повернулся.
— Хм! — хмыкнул Витек, не зная, что бы еще такое сказать, и удивляясь, отчего Михала так беспокоит эта «жердь».
— А я тебе говорю: не «хм», а надо нам навести порядок в этом деле, понял?
— Ничего не понял.
— Земля сто раз перевернется, пока ты сообразишь, что к чему. Агнешка тебе помогала? Помогала. По математике тебя подтянула? Подтянула. А как портфель ей носить, так тебя нет, да?
— Да, но…
— Какие там «но», ты слушай, что я тебе говорю: с завтрашнего дня никаких «жердей», никаких «фитилей». От кошки рожки! Портфель Агнешке мы сами будем носить. Мы, и никаких гвоздей! Понял?
— Мы? Значит, ты тоже?
— Тоже. Но я только ради тебя. Если ты сам против этой дылды сунешься, тебе может не поздоровиться. Согласен? А против меня он сразу скиснет. Факт.
— Но… но ты же сам говорил, что носить портфель — это…
— Я говорил о Гражине. Какой-нибудь девчонке из нашего класса я нипочем не стал бы носить, понял? Агнешка — совсем другое дело. Она живет вместе с нами, дружит с нами, верно? И в учебе нам помогла; конечно, помогла тебе, но ты мой друг, значит, вроде бы как и мне. Ясно?
— Ясно-то ясно, но только раньше ты по-другому говорил. Раньше ты говорил, что только дурак…
— «Раньше, раньше»!.. Мало ли что я раньше говорил. Я же не осел. Это только осел, как упрется, так и ни с места — никогда не меняет мнения. Человек — другое дело. А тут речь идет о нашей чести, сечешь?
— Ну-у-у да, конечно, оно верно, — начал сдаваться Витек.
На следующий день они поджидали Агнешку возле школы, и, как только она вышла, Михал решительным движением взял у нее из рук портфель и как ни в чем не бывало зашагал рядом с растерявшейся от неожиданности девочкой, кивком головы показав приятелю, чтобы он шел по другую сторону от нее.
Витек несколько раз оглянулся, не видно ли где-нибудь поблизости соперника, но вокруг все было спокойно. Правда, некоторые одноклассницы Агнешки многозначительно улыбались, а одна из них даже насмешливо фыркнула:
— Смотрите, Агнешка пользуется успехом!
— Обтирайся по утрам холодной водой, — отпарировал Михал, — быстро от зависти излечишься.
— Михал, Михал, перестань! — Агнешка была явно недовольна. — Опять цепляешься?
— Я? Ты что, оглохла? Она первая начала. Я только ответил. А этот твой… вчерашний, кто такой?
— О ком ты говоришь?
— Ну, о том, что портфель тебе носит.
— Ах, этот! Это Олек, брат Боженки из нашего класса. Он учится в девятом классе.
— В девятом? А я думал, в одиннадцатом. Такая дылда?
— Ему только шестнадцать, но он спортсмен.
— Спортсмен? — Михал был неприятно удивлен. — Первое место в гонках на ходулях занял?
— Об этом я не слышала, — улыбнулась Агнешка, — а вот своя байдарка у него, правда, есть. Он
