сквозь толпу к стражу порядка. — Вон тот тип эту девушку толкнул, внимание отвлекал, а вот этот сзади встал и ножиком — вжик. Я сама в милиции работаю, в паспортном столе, законы знаю, если хотите, могу свидетелем быть.
Судя по всему, эта неожиданная свидетельница явно не входила в планы сотрудника милиции. И потому, промямлив что?то невнятное и вернув паспорта, товарищ лейтенант взял под руки пришедших в себя воришек, явно намереваясь увести их с места происшествия.
А как же… — только и смог произнести пораженный Савелий.
Сейчас в отделении разберемся, протокол составим, — даже не оборачиваясь, буркнул лейтенант.
Говорков понимал: этот продажный мент теперь поведет воров не в отделение, а в медпункт. И составление протокола останется вряд ли выполненным обещанием: какой еще протокол без потерпевших и свидетелей?
Но спорить, а тем более качать права по понятным причинам не приходилось.
Настроение было испорчено, и Савелий, со вздохом взяв Вероникин чемодан, двинулся к желтой «Волге» с таксистскими шашечками.
Ладно, пусть это будет нашей самой большой неприятностью, — насилу улыбнулся он, пропуская в салон машины девушку.
Почти всю дорогу до Москвы Бешеный молчал. Девушка интуитивно ощущала несправедливость происшедшего, и вопрос ее прозвучал более чем естественно.
Савушка, а почему этот полицейский, то есть милиционер, отпустил преступников? — наконец спросила Вероника, но по глазам возлюбленного тут же поняла, что зря напомнила ему о недавнем происшествии.
Потому что он — московский мусор, а не нью–йоркский коп, — ответил Говорков.
В Соединенных Штатах такое считается серьезным преступлением, — после непродолжительной паузы произнесла девушка. — Посягательство на чужую собственность.
Ты посмотри, всего?то ничего пожила в Штатах, а уже говоришь как настоящая американка. Ты, видно, забыла, что в России подобное в порядке вещей, — в сердцах бросил Савелий.
Ты прав, милый: я словно в другой мир окунулась. Как же нам еще далеко до нормальной цивилизации.
Думаю, что и в Америке преступников не меньше, — ревниво заметил Савелий и невольно подумал: «Если такая откровенная коррупция на низовом уровне, что же тогда творится на самом верху?»
Несомненно, этот лейтенант получает от всех шереметьевских воров часть их прибыли и наверняка отстегивает какой?то процент своему начальству, те — еще выше, и еще, и еще. Кто же стоит на самом верху? Где сходятся все нити?
Видимо, такое положение дел и есть те самые «объективные причины», по которым, если верить популярной телепрограмме, рост преступности не может быть остановлен.
Пасмурность возлюбленного невольно передалась девушке, с виноватым видом взглянув на Савелия, она перешла к другим темам: о том, как принимали американцы ее картины, о своей встрече с мэром Нью– Йорка, к последним американским новостям.
Говорков кивал, поддакивал, иногда даже задавал вопросы, механически отвечая. Но осадок от происшедшего начисто отравил радость такой долгожданной встречи…
3
Внедрение
Смеркалось.
Над серыми железобетонными коробками окраинного московского микрорайона сгущались низкие ватные тучи. Конец длинной улицы, обставленной типовыми девятиэтажками, терялся где?то в тумане; изредка из его хлопьев выползали горчичные «икарусы» — бренчащие металлические коробки, переполненные рабочим людом. Это обитатели микрорайона разъезжались по домам со своих заводов и фабрик, чтобы завтра отправиться туда вновь… И лица пассажиров были такими же угрюмыми и безрадостными, как небо над головой.
Подземный переход конечной станции метро со светящейся буквой «М», багровой, точно мясной филей на срезе; безлистные деревца обочины, робко тычущие в серое небо изломанными пальцами веток; мерцающие электричеством глазницы домов — трудно, наверное, представить себе картину более унылую, чем эта…
Неподалеку от входа в метро стояла грязно бежевая «девятка» с примятым крылом и разбитым поворотником. Неверный свет уличного фонаря позволял рассмотреть, что в салоне находятся четверо.
У мужчины, сидевшего за рулем «девятки», было мятое, жеваное лицо, напоминающее старый, отслуживший свое кошелек. Выщербленные, коричневые от чифиря зубы, бегающий колкий взгляд, разболтанные движения кистей рук с вытатуированными перстнями на фалангах пальцев — все это выдавало в нем недавнего обитателя исправительно–трудового учреждения.
Под стать ему был и сосед: скошенный треугольный подбородок, металлические фиксы во рту, налитые кровью глаза и вытатуированное изображение пяти церковных куполов на левой кисти — наколка означала, что ее обладатель провел за колючей проволокой полную «пятилеточку».
Сидевшие позади выглядели моложе и татуировок не имели. Высокие, плечистые, с развитой мускулатурой завсегдатаев спортзалов и «качалок» — на вид им было не больше двадцати. Короткие боксерские стрижки, тупые физиономии двоечников из плохой школы… По лицам этих молодых людей можно было без труда прочитать их биографии.
Отец — красный пролетарий, мать — дешевая шалава, дворничиха или рыночная торговка. Коммунальная квартира с пьяными загулами родителей и соседей, безденежье, через слово — изощренный мат.
Сидевший за рулем бросил взгляд в сторону ярко освещенных киосков и, обернувшись назад, произнес:
Сейчас народ свалит, и вперед. Ну чо, пацаны, не передумали?
А может, завтра? — несмело предложил один из тупорылых качков.
Завтра, завтра… Да тебе только у мамки сиську сосать! Как понты колотить, особенно по пьяной лавочке, — так пожалуйста! Герой, бля… А как конкретно на дело — так «завтра», — передразнил качка сидевший за рулем.
Вон и мусора подвалили, — кивнул в сторону остановки второй качок, указывая на проезжавший невдалеке милицейский «уазик». — Гляди, Кактус!
Как подвалили, так и отвалят, — хмыкнул тот, кого молодой человек назвал Кактусом, но тут же продолжил примирительно: — Ничего, Валерик, в твоем возрасте надо матереть, надо. И тебе, Серый, тоже. Да и не впервой ведь! Вон в прошлый раз «опель» на запцацки угнали, и ничего, сошло. А ларьки эти всего недели две как открылись, за барыгами нет никого. Ну, в смысле никакой братве еще не отстегивают. Да и делов?то: подойти, ствол в морду сунуть: мол, капусту давай! И все… Шмаль! — обернулся Кактус к соседу с вытатуированными на руке церковными куполами. — Ствол не забыл?
Тот, нагнувшись, извлек из?под сиденья сделанный из охотничьей двустволки обрез. Погладил отполированный до блеска приклад, смахнул рукавом со ствола невидимые пылинки и, протянув обрез Кактусу, прокомментировал:
Оба ствола заряжены. Да с такой машиной на банки наезжать можно. Бери, Валерик, хорошая вещь. Пользоваться?то умеешь?
В армии только и делал, что из «Калашникова» стрелял, — со скрытой гордостью кивнул качок Валерик и, взяв обрез, по–хозяйски взвесил его в руке. — И не только из «Калашникова».
Ну–ну, — развеселился Кактус, — отличник боевой и политической подготовки. Такие люди нам во как нужны. Где, говоришь, служил?
В Северо–Кавказском. — Качок уже запихивал обрез под полу куртки. — Во внутренних войсках.
