ночную охоту на одиноких немцев. Крайнев категорически запретил: в случае неудачи Саша провалил бы всех. Седых с видимой неохотой подчинился и с той поры заскучал. Заняться ему и в самом деле было нечем. Седых отвозил и привозил Крайнева и Эльзу на службу, занимался домом, как надлежит добросовестному денщику немецкого интендантуррата. Больших усилий это не требовало. Саша повадился работать в гостинице Эльзы: колол дрова, топил печи, таскал мебель. Крайнев не препятствовал: хоть какое, да дело. Использование денщиков в личных целях в N никого не удивляло: немецкие офицеры считали их бесплатной прислугой. Эльза Седых тоже не платила, но потакала известной Сашиной слабости: вечерами от Седых частенько попахивало. Крайнев ругался, но Эльза не слушалась. Во-первых, она считала себя обязанной рассчитаться за работу, во-вторых, часть любви к Крайневу перенесла на его спутника, с которым общалась, как с братом. Саша платил ей взаимностью: он сразу и навсегда записал Эльзу в близкие друзья. Крайнев не раз наблюдал трогательную сцену: хрупкая, едва достигающая Сашиного носа Эльза отдает распоряжения, гигант кротко смотрит на нее сверху вниз, готовый выполнить любой каприз обожаемой хозяйки.
В гостинице Седых заприметил Бюхнер. Очарованный его силой и старательностью, он попросил интендатуррата Зонненфельда, разрешить 'гроссер руссэ' время от времени работать у него. Бюхнер не раз жаловался на своего ленивого денщика, поэтому просьба не показалась Крайневу странной. Седых заготавливал Бюхнеру дрова, ремонтировал крылечко, чистил дымоход, занимался прочей работой, требующей мужских рук. Бюхнер рассчитывался шнапсом, причем, любил лично наливать полный стакан, с восторгом наблюдая, как Седых махом опорожняет его и, не закусывая, нюхает рукав.
В тот вечер Седых работал у Бюхнера. Истопил печь, наносил воды и собрался домой. Бюхнер остановил его. Принес бутылку шнапса, тарелку с нарезанным шпиком, налил полный стакан. Саша не заставил себя долго упрашивать. Однако одним стаканом дело не ограничилось. Бюхнер налил второй, затем выпил сам, велел Седых поесть, после чего повел себя странно. Стал оглаживать Сашу по заднице, а затем и вовсе полез ему в штаны. При этом, как поведал Седых, глаза у Бюхнера стали масляными, он весь вспотел...
- Хватает меня за яйца и толкает к койке! - возмущенно говорил Седых, размахивая руками. - Сам все: 'Гроссер руссэ! Гроссер руссэ!' Что я ему, баба?! Дал разок! Он упал, смотрю - не шевелится. Потрогал - не дышит!.. - Седых смущенно засопел.
'Педрила проклятая!' - мысленно выругался Крайнев в адрес покойника. Кто мог предположить? Было известно, что Бюхнер не женат и не знается с женщинами, но возраст интендантуррата (Бюхнеру было под пятьдесят) давал повод для иных подозрений на этот счет. В том, что Бюхнер таился, не было ничего странного: в третьем рейхе гомосексуализм, мягко говоря, не приветствовался. Старого сластолюбца прорвало. Такой гигант, как Седых, мечта любого педрилы. К тому же Саша - русский, кто станет его слушать, вздумай Hiwi пожаловаться? Бюхнер рассчитывал на обычное раболепие перед немецким офицером, но он не учел, что Седых - партизан...
- Тебя кто-нибудь видел? - спросил Крайнев.
- Нет. Он отослал денщика в казарму.
- Соседи?
- Его дом на отшибе. Я еще удивлялся: не боится немец! Можно подкрасться незаметно...
'Ему надо было, чтоб незаметно! - подумал Крайнев. - Ты не первый, кого он лапал. С другими прокатывало...'
Крайнев быстро оделся и велел Седых вести. Шли пешком (бричка слишком заметна), проулками. По пути никто не встретился. Возле дома Бюхнера было темно (в N строго соблюдали правила светомаскировки), две тени незамеченными шмыгнули в ворота, поднялись на крыльцо... Крайнев машинально отметил, что дорожка расчищена до мерзлой земли (видимо Седых постарался), следов остаться не должно.
Бюхнер и в самом деле был мертв. Чтоб понять это, Крайневу хватило взгляда. На левой скуле покойного темнел синяк, но не он стал причиной смерти. Неловко упав, Бюхнер свернул шею: его голова болталась, как у тряпичной куклы. Крайнев сел и попытался сосредоточиться. Денщик Бюхнера знал, что в доме остался Седых, подозрение первым делом падет на Hiwi. СД арестует его немедленно, эсесовцы церемониться с русским не станут. Сашу надо немедленно прятать, а еще лучше - выводить из N. Однако исчезновение Седых бросит тень на Крайнева. Его обязательно допросят, но это полбеды. Начнется проверка. Не составит труда выяснить судьбу настоящего Зонненфельда. Как ни крути, провал. Из N надо бежать всем, причем, немедленно. Черт бы побрал всех гомосеков в мире!
Под влиянием этой мысли Крайнев бросил ненавидящий взгляд на труп и вдруг насторожился. Бюхнер был в сапогах: мягких, хромовых, с гладкими подошвами, без столь любимыми немцами стальных подковок.
- Саша! - позвал Крайнев, весь власти догадки. - Денщик Бюхнера видел начальника?
- Нет. Ганс пришел в гостиницу, сказал, что надо делать, а сам отправился в казарму.
- Бюхнер когда явился?
- Темно уже было.
- Один?
- Да.
- Иди в коридор, - сказал Крайнев, - возьми ведро с водой и плесни на ступеньки. Только немного, как будто разлито нечаянно.
Седых убежал, Крайнев присел и стал приводить в порядок труп. Он заправил в форменные штаны Бюхнера вылезшее наружу белье, затем аккуратно застегнул мундир. Прикасаться к жирному, остывшему телу было противно, но Крайнев заставил себя преодолеть брезгливость. Вернувшийся Седых помог ему. Они надели на труп шинель, застегнули на все пуговицы, после чего затянули пояс с кобурой. По немецкому уставу личное оружие в вермахте носили не только интенданты, но даже врачи, поэтому кобура была с пистолетом. Седых вынес труп наружу. Крайнев проследил, чтоб Саша уложил его правильно: ногами к крыльцу, а левой скулой на дорожку. Фуражку пристроил так, будто свалилась с головы. После чего они вернулись в дом, где быстро привели все в порядок: помыли и поставили в буфет посуду, забрали пустую бутылку, застелили кровать. Крайнев лично протер носовым платком все места, где мог коснуться пальцами. После чего погасил свет. Окна закрывали светомаскировочные шторы, не следовало опасаться, что с улицы заметили присутствие в доме посторонних. Заперев дверь, Крайнев вложил ключ в карман шинели Бюхнера, и попробовал лед на ступеньках. Стоял рождественский мороз, вода успела замерзнуть. Когда они выскользнули за ворота, с неба посыпал мелкий снежок, Крайнев мысленно поблагодарил Бога за помощь.
Эльзу они застали встревоженной. Шел второй час ночи. Не отвечая на ее вопросы, Крайнев прошел к буфету, достал бутылку коньяка и налил себе полный стакан. Выпил его одним духом, после чего плюхнулся на кровать прямо в шинели. Эльза, видя, что он не отвечает, прилегла рядом и прижалась к его плечу. Крайнев молча обнял ее.
- У тебя такой вид, - шепнула Эльза, - будто убил человека.
- Это не я, - сказал Крайнев, - но ты права. Я в этом участвовал.
- Есть будешь? - Эльза встала.
Крайнев покачал головой.
- Тогда раздевайся и ложись! - велела Эльза. - Дать еще коньяку?..
Спал Крайнев плохо и спозаранок отправился на станцию. Он ожидал, что за ним приедут с утра, но этого не произошло. Никто не явился и к обеду. О смерти Бюхнера было известно, новость разлетелась по оккупированному городу мгновенно, но Крайнева не беспокоили. За ним приехали только к вечеру. Причем, в автомобиле был всего лишь оберштурмфюрер - скорее почетный эскорт, чем арест.
Крайнев поднялся по широкой лестнице бывшего НКВД, где теперь размещалась СД, и зашел в кабинет начальника. У стола сидело двое: сам начальник и знакомый Крайневу интендантский генерал.
- Хайль Гитлер! - вскинул руку Крайнев.
Начальник СД лениво ответил, генерал только поморщился - в вермахте не любили фашистских приветствий.
- Присаживайтесь! - сказал начальник СД. - Знаете о случившемся?
